Page 84 - Преступление и наказание

Так это-то, по-вашему, мошенники? — прибавил он, усмехаясь.
— Как же не мошенники?
— Это? Это дети, бланбеки81, а не мошенники! Целая полсотня людей для этакой цели
собирается! Разве это возможно? Тут и трех много будет, да и то чтобы друг в друге каждый
пуще себя самого был уверен! А то стоит одному спьяну проболтаться, и всё прахом пошло!
Бланбеки! Нанимают ненадежных людей разменивать билеты в конторах: этакое-то дело да
поверить первому встречному? Ну, положим, удалось и с бланбеками, положим, каждый
себе по миллиону наменял, ну, а потом? Всю-то жизнь? Каждый один от другого зависит на
всю свою жизнь! Да лучше удавиться! А они и разменять-то не умели: стал в конторе менять,
получил пять тысяч, и руки дрогнули. Четыре пересчитал, а пятую принял не считая, на веру,
чтобы только в карман да убежать поскорее. Ну, и возбудил подозрение.82И лопнуло всё из-
за одного дурака! Да разве этак возможно?
— Что руки-то дрогнули? — подхватил Заметов, — нет, это возможно-с. Нет, это я
совершенно уверен, что это возможно. Иной раз не выдержишь.
— Этого-то?
— А вы, небось, выдержите? Нет, я бы не выдержал! За сто рублей награждения идти
на этакий ужас! Идти с фальшивым билетом — куда же? — в банкирскую контору, где на
этом собаку съели, — нет, я бы сконфузился. А вы не сконфузитесь?
Раскольникову ужасно вдруг захотелось опять «язык высунуть». Озноб, минутами,
проходил по спине его.
— Я бы не так сделал, — начал он издалека. — Я бы вот как стал менять: пересчитал
бы первую тысячу, этак раза четыре со всех концов, в каждую бумажку всматриваясь, и
принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы
какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на свет — не
фальшивая ли? «Я, дескать, боюсь: у меня родственница одна двадцать пять рублей таким
образом намедни потеряла»; и историю бы тут рассказал. А как стал бы третью тысячу
считать — нет, позвольте: я, кажется, там, во второй тысяче, седьмую сотню неверно
сосчитал, сомнение берет, да бросил бы третью, да опять за вторую, — да этак бы все-то
пять. А как кончил бы, из пятой да из второй вынул бы по кредитке, да опять на свет, да
опять сомнительно, «перемените, пожалуйста», — да до седьмого поту конторщика бы
довел, так что он меня как и с рук-то сбыть уж не знал бы! Кончил бы всё наконец, пошел,
двери бы отворил — да нет, извините, опять воротился, спросить о чем-нибудь, объяснение
какое-нибудь получить, — вот я бы как сделал!
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только всё это
один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только
нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить
— вот пример: в нашей-то части, старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка,
среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули:
обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
Раскольников как будто обиделся.
— Видно! А вот поймайте-ка его, подите, теперь! — вскрикнул он, злорадно
подзадоривая Заметова.
— Что ж, и поймают.
— Кто? Вы? Вам поймать? Упрыгаетесь! Вот ведь что у вас главное: тратит ли человек
деньги или нет? То денег не было, а тут вдруг тратить начнет, — ну как же не он? Так вас вот
этакий ребенок надует на этом, коли захочет!
— То-то и есть что они все так делают, — отвечал Заметов, — убьет-то хитро, жизнь
отваживает, а потом тотчас в кабаке и попался. На трате-то их и ловят. Не всё же такие, как
вы, хитрецы. Вы бы в кабак не пошли, разумеется?
Раскольников нахмурил брови и пристально посмотрел на Заметова.
— Вы, кажется, разлакомились и хотите узнать, как бы я и тут поступил? — спросил он
с неудовольствием.