Page 3 - Собачье сердце

Какого же лешего, спрашивается, носило его в кооператив Центрохоза? Вот он
рядом... Чего ищет? У-у-у-у... Что он мог покупать в дрянном магазинишке, разве ему
мало Охотного ряда? Что такое?! Кол-ба-су. Господин, если бы вы видели, из чего эту
колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину. Отдайте ее мне.
Пес собрал остаток сил и в безумии пополз из подворотни на тротуар. Вьюга
захлопала из ружья над головой, взметнула громадные буквы полотняного плаката
«Возможно ли омоложение?».
Натурально, возможно. Запах омолодил меня, поднял с брюха, жгучими волнами
стеснил двое суток пустующий желудок, запах, победивший больницу, райский запах
рубленой кобылы с чесноком и перцем. Чувствую, знаю — в правом кармане шубы у него
колбаса. Он надо мной. О мой властитель! Глянь на меня. Я умираю. Рабская наша душа,
подлая доля!
Пес пополз, как змея, на брюхе, обливаясь слезами. Обратите внимание на поварскую
работу. Но ведь вы ни за что не дадите. Ох, знаю я очень хорошо богатых людей! А в
сущности — зачем она вам? Для чего вам гнилая лошадь? Нигде кроме такой отравы не
получите, как в Моссельпроме. А вы сегодня завтракали, вы величина мирового значения,
благодаря мужским половым железам. У-у-у-у... Что же это делается на белом свете?
Видно, помирать-то еще рано, а отчаяние — и подлинно грех. Руки ему лизать, больше
ничего не остается.
Загадочный господин наклонился к псу, сверкнул золотыми ободками глаз и вытащил
из правого кармана белый продолговатый сверток. Не снимая коричневых перчаток,
размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель, и отломил кусок колбасы,
называемой «Особенная краковская». И псу этот кусок. О, бескорыстная личность! У-у-у!
— Фить-фить, — посвистал господин и добавил строгим голосом: — Бери! Шарик,
Шарик!
Опять Шарик. Окрестили. Да называйте как хотите. За такой исключительный ваш
поступок.
Пес мгновенно оборвал кожуру, с всхлипыванием вгрызся в краковскую и сожрал ее в
два счета. При этом подавился колбасой и снегом до слез, потому что от жадности едва не
заглотал веревочку. Еще, еще лижу вам руку. Целую штаны, мой благодетель!
— Будет пока что... — Господин говорил так отрывисто, точно командовал. Он
наклонился к Шарику, пытливо глянул ему в глаза и неожиданно провел рукой в перчатке
интимно и ласково по Шарикову животу.
— А-га, — многозначительно молвил он, — ошейника нету, ну вот и прекрасно, тебя-
то мне и надо. Ступай за мной. — Он пощелкал пальцами. — Фить-фить!
За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботинками, я слова
не вымолвлю.
По всей Пречистенке сияли фонари. Бок болел нестерпимо, но Шарик временами
забывал о нем, поглощенный одной мыслью — как бы не утерять в сутолоке чудесного
видения в шубе и чем-нибудь выразить ему любовь и преданность. И раз семь на
протяжении Пречистенки до Обухова переулка он ее выразил. Поцеловал в ботик, у
Мертвого переулка, расчищая дорогу, диким воем так напугал какую-то даму, что она
села на тумбу, раза два подвыл, чтобы поддержать жалость к себе.
Какой-то сволочной, под сибирского деланный кот-бродяга вынырнул из-за
водосточной трубы и, несмотря на вьюгу, учуял краковскую. Шарик света невзвидел при
мысли, что богатый чудак, подбирающий раненых псов в подворотне, чего доброго, и
этого вора прихватит с собой, и придется делиться моссельпромовским изделием.
Поэтому на кота он так лязгнул зубами, что тот с шипением, похожим на шипение
дырявого шланга, забрался по трубе до второго этажа. — Ф-р-р-р... гау! Вон! Не
напасешься Моссельпрома на всякую рвань, шляющуюся по Пречистенке.