Page 5 - Собачье сердце

Учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту. Тем не
менее, ежели вы проживаете в Москве и хоть какие-нибудь мозги у вас в голове имеются,
вы волей-неволей выучитесь грамоте, и притом безо всяких курсов. Из сорока тысяч
московских псов разве уж какой-нибудь совершенный идиот не сумеет сложить из букв
слово «колбаса».
Шарик начал учиться по цветам. Лишь только исполнилось ему четыре месяца, по
всей Москве развесили зелено-голубые вывески с надписью МСПО — мясная торговля.
Повторяем, все это ни к чему, потому что и так мясо слышно. И путаница раз произошла:
равняясь по голубоватому едкому цвету, Шарик, обоняние которого зашиб бензинным
дымом мотор, вкатил вместо мясной в магазин электрических принадлежностей братьев
Голубизнер на Мясницкой улице. Там у братьев пес отведал изолированной проволоки, а
она будет почище извозчичьего кнута. Этот знаменитый момент и следует считать
началом шариковского образования. Уже на тротуаре тут же Шарик начал соображать,
что «голубой» не всегда означает «мясной», и, зажимая от жгучей боли хвост между
задними лапами и воя, припомнил, что на всех мясных первой слева стоит золотая или
рыжая раскоряка, похожая на санки.
Далее пошло еще успешней. «А» он выучил в «Главрыбе» на углу Моховой, а потом и
«Б» — подбегать ему было удобнее с хвоста слова «рыба», потому что при начале слова
стоял милиционер.
Изразцовые квадратики, облицовывавшие угловые места в Москве, всегда и
неизбежно означали «С-ы-р». Черный кран от самовара, возглавлявший слово, обозначал
бывшего хозяина Чичкина, горы голландского красного, зверей-приказчиков,
ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший, дурно пахнущий бакштейн.
Если играли на гармошке, что было немногим лучше «милой Аиды», и пахло
сосисками, первые буквы на белых плакатах чрезвычайно удобно складывались в слово
«неприли...», что означало «неприличными словами не выражаться и на чай не давать».
Здесь порою винтом закипали драки, людей били кулаком по морде, правда, в редких
случаях, псов же постоянно — салфетками или сапогами.
Если в окнах висели несвежие окорока ветчины и лежали мандарины... гау-гау... га...
строномия. Если темные бутылки с плохой жидкостью... Ве-и-ви-на-а-вина... Елисеевы
братья бывшие.
Неизвестный господин, притащивший пса к дверям своей роскошной квартиры,
помещавшейся в бельэтаже, позвонил, а пес тотчас поднял глаза на большую, черную с
золотыми буквами карточку, висящую сбоку широкой, застекленной волнистым и
розовым стеклом двери. Три первые буквы он сложил сразу: «Пэ-ер-о — Про». Но дальше
шла пузатая двубокая дрянь, неизвестно что обозначающая. «Неужто пролетарий?» —
подумал Шарик с удивлением... «Быть этого не может». Он поднял нос кверху, еще раз
обнюхал шубу и уверенно подумал: «Нет, здесь пролетарием не пахнет. Ученое слово, а
бог его знает — что оно значит».
За розовым стеклом вспыхнул неожиданный и радостный свет, еще более оттенив
черную карточку. Дверь совершенно бесшумно распахнулась, и молодая красивая
женщина в белом фартучке и кружевной наколке предстала перед псом и его господином.
Первого из них обдало божественным теплом, и юбка женщины запахла, как ландыш.
«Вот это да, это я понимаю», — подумал пес.
— Пожалуйте, господин Шарик, — иронически пригласил господин, и Шарик
благоговейно пожаловал, вертя хвостом.
Великое множество предметов загромождало богатую переднюю. Тут же запомнилось
зеркало до самого пола, немедленно отразившее второго истасканного и рваного Шарика,
страшные оленьи рога в высоте, бесчисленные шубы и калоши и опаловый тюльпан с
электричеством под потолком.