Page 100 - Рассказы. Повести. Пьесы

Пендераклии в лодку, и без того уж набитую пассажирами, прыгнул так неаккуратно, что
лодка сильно накренилась, и все вскрикнули от ужаса.
«Это он прыгнул, чтобы нравиться женщинам, — подумала Ольга Михайловна. — Он
знает, что это красиво…»
У нее, как думала она, от скуки, досады, от напряженной улыбки и от неудобства, какое
чувствовалось во всем теле, началась дрожь в руках и ногах. И чтобы скрыть от гостей эту
дрожь, она старалась громче говорить, смеяться, двигаться…
«В случае, если я вдруг заплачу, — думала она, — то скажу, что у меня болят зубы…»
Но вот, наконец, лодки пристали к острову «Доброй Надежды». Так назывался
полуостров, образовавшийся вследствие загиба реки под острым углом, покрытый старою
рощей из березы, дуба, вербы и тополя. Под деревьями уже стояли столы, дымили самовары,
и около посуды уже хлопотали Василий и Григорий, в своих фраках и в белых вязаных
перчатках. На другом берегу, против «Доброй Надежды», стояли экипажи, приехавшие с
провизией. С экипажей корзины и узлы с провизией переправлялись на остров в челноке,
очень похожем на Пендераклию. У лакеев, кучеров и даже у мужика, который сидел в
челноке, выражение лиц было торжественное, именинное, какое бывает только у детей и
прислуги.
Пока Ольга Михайловна заваривала чай и наливала первые стаканы, гости занимались
наливкой и сладостями. Потом же началась суматоха, обычная на пикниках во время
чаепития, очень скучная и утомительная для хозяек. Едва Григорий и Василий успели
разнести, как к Ольге Михайловне уже потянулись руки с пустыми стаканами. Один просил
без сахару, другой — покрепче, третий — пожиже, четвертый благодарил. И всё это Ольга
Михайловна должна была помнить и потом кричать; «Иван Петрович, это вам без сахару?»
или: «Господа, кто просил пожиже?» Но тот, кто просил пожиже или без сахару, уж не
помнил этого и, увлекшись приятными разговорами, брал первый попавшийся стакан. В
стороне от стола бродили, как тени, унылые фигуры и делали вид, что ищут в траве грибов
или читают этикеты на коробках, — это те, которым не хватило стаканов. «Вы пили чай?» —
спрашивала Ольга Михайловна, и тот, к кому относился этот вопрос, просил не беспокоиться
и говорил: «Я подожду», хотя для хозяйки было удобнее, чтобы гости не ждали, а
торопились.
Одни, занятые разговорами, пили чай медленно, задерживая у себя стаканы по
получасу, другие же, в особенности кто много пил за обедом, не отходили от стола и
выпивали стакан за стаканом, так что Ольга Михайловна едва успевала наливать. Один
молодой шутник пил чай вприкуску и всё приговаривал: «Люблю, грешный человек,
побаловать себя китайскою травкой». То и дело просил он с глубоким вздохом: «Позвольте
еще одну черепушечку!» Пил он много, сахар кусал громко и думал, что всё это смешно и
оригинально и что он отлично подражает купцам. Никто не понимал, что все эти мелочи
были мучительны для хозяйки, да и трудно было понять, так как Ольга Михайловна всё
время приветливо улыбалась и болтала вздор.
А она чувствовала себя нехорошо… Ее раздражали многолюдство, смех, вопросы,
шутник, ошеломленные и сбившиеся с ног лакеи, дети, вертевшиеся около стола; ее
раздражало, что Вата похожа на Нату, Коля на Митю и что не разберешь, кто из них пил уже
чай, а кто еще нет. Она чувствовала, что ее напряженная приветливая улыбка переходит в
злое выражение, и ей каждую минуту казалось, что она сейчас заплачет.
— Господа, дождь! — крикнул кто‑то.
Все посмотрели на небо.
— Да, в самом деле дождь… — подтвердил Петр Дмитрич и вытер щеку.
Небо уронило только несколько капель, настоящего дождя еще не было, но гости
побросали чай и заторопились. Сначала все хотели ехать в экипажах, но раздумали и
направились к лодкам. Ольга Михайловна, под предлогом, что ей нужно поскорее
распорядиться насчет ужина, попросила позволения отстать от общества и ехать домой в
экипаже.