Page 107 - Рассказы. Повести. Пьесы

Скучная история
(Из записок старого человека)

I

Есть в России заслуженный профессор Николай Степанович такой-то, тайный советник
и кавалер; у него так много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится
надевать их, то студенты величают его иконостасом. Знакомство у него самое
аристократическое; по крайней мере за последние 25–30 лет в России нет и не было такого
знаменитого ученого, с которым он не был бы коротко знаком. Теперь дружить ему не с кем,
но если говорить о прошлом, то длинный список его славных друзей заканчивается такими
именами, как Пирогов, Кавелин 16 и поэт Некрасов, дарившие его самой искренней и теплой
дружбой. Он состоит членом всех русских и трех заграничных университетов. И прочее, и
прочее. Всё это и многое, что еще можно было бы сказать, составляет то, что называется
моим именем.
Это мое имя популярно. В России оно известно каждому грамотному человеку, а за
границею оно упоминается с кафедр с прибавкою известный и почтенный. Принадлежит оно
к числу тех немногих счастливых имен, бранить которые или упоминать их всуе, в публике и
в печати считается признаком дурного тона. Так это и должно быть. Ведь с моим именем
тесно связано понятие о человеке знаменитом, богато одаренном и несомненно полезном. Я
трудолюбив и вынослив, как верблюд, а это важно, и талантлив, а это еще важнее. К тому же,
к слову сказать, я воспитанный, скромный и честный малый. Никогда я не совал своего носа
в литературу и в политику, не искал популярности в полемике с невеждами, не читал речей
ни на обедах, ни на могилах своих товарищей… Вообще на моем ученом имени нет ни
одного пятна и пожаловаться ему не на что. Оно счастливо.
Носящий это имя, то есть я, изображаю из себя человека 62 лет, с лысой головой, с
вставными зубами и с неизлечимым tic'ом. Насколько блестяще и красиво мое имя,
настолько тускл и безобразен я сам. Голова и руки у меня трясутся от слабости; шея, как у
одной тургеневской героини, похожа на ручку контрабаса, грудь впалая, спина узкая. Когда я
говорю или читаю, рот у меня кривится в сторону; когда улыбаюсь — всё лицо покрывается
старчески мертвенными морщинами. Ничего нет внушительного в моей жалкой фигуре;
только разве когда бываю я болен tic'ом, у меня появляется какое-то особенное выражение,
которое у всякого, при взгляде на меня, должно быть, вызывает суровую внушительную
мысль: «По-видимому, этот человек скоро умрет».
Читаю я по-прежнему не худо; как и прежде, я могу удерживать внимание слушателей
в продолжение двух часов. Моя страстность, литературность изложения и юмор делают
почти незаметными недостатки моего голоса, а он у меня сух, резок и певуч, как у ханжи.
Пишу же я дурно. Тот кусочек моего мозга, который заведует писательскою способностью,
отказался служить. Память моя ослабела, в мыслях недостаточно последовательности, и,
когда я излагаю их на бумаге, мне всякий раз кажется, что я утерял чутье к их органической
связи, конструкция однообразна, фраза скудна и робка. Часто пишу я не то, что хочу; когда
пишу конец, не помню начала. Часто я забываю обыкновенные слова, и всегда мне
приходится тратить много энергии, чтобы избегать в письме лишних фраз и ненужных
вводных предложений — то и другое ясно свидетельствует об упадке умственной
деятельности. И замечательно, чем проще письмо, тем мучительнее мое напряжение. За
научной статьей я чувствую себя гораздо свободнее и умнее, чем за поздравительным
письмом или докладной запиской. Еще одно: писать по-немецки или английски для меня

16 Пирогов Николай Иванович (1810–1881) — основоположник военно-полевой хирургии и хирургической
анатомии. С 1847 г. академик.
Кавелин Константин Дмитриевич (1818–1885) — профессор Московского и Петербургского университетов,
юрист и историк.