Page 351 - Рассказы. Повести. Пьесы

бабушка, бог с ней, на то она и бабушка; а ведь мама небось по-французски говорит, в
спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
Когда Саша говорил, то вытягивал перед слушателем два длинных, тощих пальца.
— Мне все здесь как-то дико с непривычки, — продолжал он. — Черт знает, никто
ничего не делает. Мамаша целый день только гуляет, как герцогиня какая-нибудь, бабушка
тоже ничего не делает, вы — тоже. И жених, Андрей Андреич, тоже ничего не делает.
Надя слышала это и в прошлом году и, кажется, в позапрошлом, и знала, что Саша
иначе рассуждать не может, и это прежде смешило ее, теперь же почему-то ей стало досадно.
— Все это старо и давно надоело, — сказала она и встала. — Вы бы придумали
что-нибудь поновее.
Он засмеялся и тоже встал, и оба пошли к дому. Она, высокая, красивая, стройная,
казалась теперь рядом с ним очень здоровой и нарядной; она чувствовала это, и ей было
жаль его и почему-то неловко.
— И говорите вы много лишнего, — сказала она. — Вот вы только что говорили про
моего Андрея, но ведь вы его не знаете.
— Моего Андрея… Бог с ним, с вашим Андреем! Мне вот молодости вашей жалко.
Когда вошли в зал, там уже садились ужинать. Бабушка, или, как ее называли в доме,
бабуля, очень полная, некрасивая, с густыми бровями и с усиками, говорила громко, и уже
по ее голосу и манере говорить было заметно, что она здесь старшая в доме. Ей
принадлежали торговые ряды на ярмарке и старинный дом с колоннами и садом, но она
каждое утро молилась, чтобы бог спас ее от разорения, и при этом плакала. И ее невестка,
мать Нади, Нина Ивановна, белокурая, сильно затянутая, в pince-nez и с бриллиантами на
каждом пальце; и отец Андрей, старик, худощавый, беззубый и с таким выражением, будто
собирался рассказать что-то очень смешное; и его сын Андрей Андреич, жених Нади,
полный и красивый, с вьющимися волосами, похожий на артиста или художника, — все трое
говорили о гипнотизме.
— Ты у меня в неделю поправишься, — сказала бабуля, обращаясь к Саше, — только
вот кушай побольше. И на что ты похож! — вздохнула она. — Страшный ты стал! Вот уж
подлинно, как есть, блудный сын.
— Отеческого дара расточив богатство, — проговорил отец Андрей медленно, со
смеющимися глазами, — с бессмысленными скоты пасохся окаянный…
— Люблю я своего батьку, — сказал Андрей Андреич и потрогал отца за плечо. —
Славный старик. Добрый старик.
Все помолчали. Саша вдруг засмеялся и прижал ко рту салфетку.
— Стало быть, вы верите в гипнотизм? — спросил отец Андрей у Нины Ивановны.
— Я не могу, конечно, утверждать, что я верю, — ответила Нина Ивановна, придавая
своему лицу очень серьезное, даже строгое выражение, — но должна сознаться, что в
природе есть много таинственного и непонятного.
— Совершенно с вами согласен, хотя должен прибавить от себя, что вера значительно
сокращает нам область таинственного.
Подали большую, очень жирную индейку. Отец Андрей и Нина Ивановна продолжали
свой разговор. У Нины Ивановны блестели бриллианты на пальцах, потом на глазах
заблестели слезы, она заволновалась.
— Хотя я и не смею спорить с вами, — сказала она, — но, согласитесь, в жизни так
много неразрешимых загадок!
— Ни одной, смею вас уверить.
После ужина Андрей Андреич играл на скрипке, а Нина Ивановна аккомпанировала на
рояли. Он десять лет назад кончил в университете по филологическому факультету, но нигде
не служил, определенного дела не имел и лишь изредка принимал участие в концертах с
благотворительною целью; и в городе называли его артистом.
Андрей Андреич играл; все слушали молча. На столе тихо кипел самовар, и только
один Саша пил чай. Потом, когда пробило двенадцать, лопнула вдруг струна на скрипке; все