Page 5 - Детство

Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза
мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце моё силу, приподнимающую меня.
Говорит, точно поёт, и чем дальше, тем складней звучат слова. Слушать её невыразимо
приятно. Я слушаю и прошу:
- Ещё!
- А ещё вот как было: сидит в подпечке старичок-домовой, занозил он себе лапу лапшой,
качается, хныкает: "Ой, мышеньки, больно, ой, мышата, не стерплю!"
Подняв ногу, она хватается за неё руками, качает её на весу и смешно морщит лицо,
словно ей самой больно.
Вокруг стоят матросы - бородатые, ласковые мужики,- слушают, смеются, хвалят её и
тоже просят:
- А ну, бабушка, расскажи ещё чего!
Потом говорят:
- Айда ужинать с нами!
За ужином они угощают её водкой, меня - арбузами, дыней; это делается скрытно: на
пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в реку.
Он одет похоже на будочника - с медными пуговицами - и всегда пьяный; люди прячутся от
него.
Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она всё молчит, мать. Её
большое, стройное тело, тёмное, железное лицо, тяжёлая корона заплетённых в косы светлых
волос - вся она, мощная и твёрдая, вспоминается мне как бы сквозь туман или прозрачное
облако; из него отдалённо и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как
у бабушки.
Однажды она строго сказала:
- Смеются люди над вами, мамаша!
- А господь с ними! - беззаботно ответила бабушка. - А пускай смеются, на доброе им
здоровье!
Помню детскую радость бабушки при виде Нижнего. Дёргая за руку, она толкала меня к
борту и кричала:
- Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка Нижний-то! Вот он какой, богов!
Церкви-те, гляди-ка ты, летят будто!
И просила мать, чуть не плача:
- Варюша, погляди, чай, а? Поди, забыла ведь! Порадуйся!
Мать хмуро улыбалась.
Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загромождённой
судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая лодка со
множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из лодки
стали подниматься на палубу. Впереди всех быстро шёл небольшой сухонький старичок, в
чёрном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными
глазками.
- Папаша! - густо и громко крикнула мать и опрокинулась на него, а он, хватая её за
голову, быстро гладя щёки её маленькими, красными руками, кричал, взвизгивая:
- Что-о, дура? Ага-а! То-то вот... Эх вы-и...
Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вертясь, как винт; она толкала меня к
людям и говорила торопливо:
- Ну, скорее! Это - дядя Михайло, это - Яков... Тётка Наталья, это братья, оба Саши,
сестра Катерина, это всё наше племя, вот сколько!
Дедушка сказал ей:
- Здорова ли, мать?
Они троекратно поцеловались.
Дед выдернул меня из тесной кучи людей и спросил, держа за голову:
- Ты чей таков будешь?