Page 9 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

Толстые губы Фильки были открыты. По правде сказать, Таня поразила его.
– Ты знаешь, где Алжир и Тунис? – сказала она.
– Это я знаю. В Африке. Он, значит, там?
Но Таня снова отрицательно покачала головой, на этот раз более печально, чем прежде:
– Нет, Филька. Ты знаешь, есть такая страна – Маросейка.
– Маросейка? – повторил за ней Филька задумчиво. Это имя понравилось ему. – Должно
быть, красивая страна Маросейка.
– Да, Маросейка, – тихо сказала Таня, – дом номер сорок, квартира пятьдесят три. Он
там.
И она исчезла в своем дворе.
А Филька остался на улице один. Он все больше удивлялся Тане. По совести говоря, он
был совершенно сбит с толку.
– Маросейка, – сказал он.
Может быть, это остров, который он за это лето забыл? Эти проклятые острова никогда
не держались в его памяти. В конце концов, он был лишь простой школьник, мальчик,
родившийся в глухом лесу, в кожаном шалаше зверолова. И к чему ему острова!

III

Вода лилась из бочки в жестяную лейку с таким славным шумом, будто это была вовсе
не старая вода, запертая в гнилой бочке, а маленький водопад, только что родившийся высоко
в горах под камнями.
Голос его был свеж и полон благодарности к этой девочке, которая одним движением
руки освободила его и предоставила возможность бежать куда угодно. Он громко звенел ей в
уши и так красиво сворачивал в воздухе свою струю, может быть, из одного только желания
обратить ее внимание на себя.
А Таня вовсе не слышала, не замечала его.
Держа деревянную затычку в руке, она думала об отце. Разговор с Филькой сильно
встревожил ее память.
Но трудно думать о человеке, которого никогда не видела и о котором ничего не
помнишь, кроме того, что он твой отец и живет где-то далеко, в Москве, на Маросейке, дом
номер сорок, квартира пятьдесят три. В таком случае можно думать только о себе. А что
касается себя, то Таня давно уже пришла к заключению, что она не любит его, не может
любить да и не должна. Ах, она знает все отлично! Он полюбил другую женщину, он оставил
мать, он ушел от них много лет назад, и, может быть, у него есть уже другая дочь, другие дети.
Что же он тогда для Тани? И пусть мать не говорит о нем только одно хорошее. Это ведь
гордость, не больше. Но и ей, Тане, доступна она. Разве не из гордости она всегда молчит о
нем? А если и приходится вымолвить несколько слов, то разве сердце ее при этом не
разрывается на части?
Так думала Таня, а вода из бочки все текла, текла, маленький водопад все шумел и
прыгал, оставленный без всякого внимания. Давно наполнил он жестяную лейку Тани и бежал
по земле, теперь уже никого не боясь. И, добежав до Тани, притронулся к ее ногам.
Но и это не заставило ее обратить на него внимание. Тогда он побежал дальше, к грядке с
цветами, сердясь и шелестя по-змеиному меж черных камешков, валявшихся повсюду на
дорожке.
И лишь крики няньки вывели Таню из раздумья.
Старуха стояла на крыльце и кричала:
– Чего балуешься? Всю воду выпустила! И сама вымокла. Посмотри только на себя! Или
не жалко тебе маминых денег? Ведь мы за воду деньги платим!
Таня посмотрела на себя. В самом деле, руки ее были в земле, тапочки изорваны
камнями, а чулки мокры от воды.
Она показала их няне. И старуха перестала кричать, а только всплеснула руками. Она