Page 24 - История одного города

Тогда произошло зрелище умилительное и беспримерное. Глуповцы вдруг воспрянули
духом и сами совершили скромный подвиг собственного спасения. Перебивши и
перетопивши целую уйму народа, они основательно заключили, что теперь в Глупове
крамольного греха не осталось ни на эстолько. Уцелели только благонамеренные. Поэтому
всякий смотрел всякому смело в глаза, зная, что его невозможно попрекнуть ни
Клемантинкой, ни Раидкой, ни Матренкой. Решили действовать единодушно и прежде всего
снестись с пригородами. Как и следовало ожидать, первый выступил на сцену
неустрашимый штаб-офицер.
— Сограждане! — начал он взволнованным голосом, но так как речь его была
секретная, то весьма естественно, что никто ее не слыхал.
Тем не менее, глуповцы прослезились и начали нудить помощника градоначальника,
чтобы вновь принял бразды правления; но он, до поимки Дуньки, с твердостью от того
отказался. Послышались в толпе вздохи; раздались восклицания: «Ах! согрешения наши
великие!» — но помощник градоначальника был непоколебим.
— Атаманы-молодцы! в ком еще крамола осталась — выходи! — гаркнул голос из
толпы.
Толпа молчала.
— Все очистились? — допрашивал тот же голос.
— Все! все! — загудела толпа.
— Крестись, братцы!
Все перекрестились, объявлено было против Дуньки-толстопятой общее ополчение.
Пригороды между тем один за другим слали в Глупов самые утешительные отписки.
Все единодушно соглашались, что крамолу следует вырвать с корнем и для начала прежде
всего очистить самих себя. Особенно трогательна была отписка пригорода Полоумнова.
«Точию же, братие, сами себя прилежно испытуйте, — писали тамошние посадские люди, —
да в сердцах ваших гнездо крамольное не свиваемо будет, а будете здравы, и пред лицом
начальственным не злокозненны, но добротщательны, достохвальны и прелюбезны». Когда
читалась эта отписка, в толпе раздавались рыдания, а посадская жена Аксинья Гунявая,
воспалившись ревностью великою, тут же высыпала из кошеля два двугривенных и
положила основание капиталу, для поимки Дуньки предназначенному.
Но Дунька не сдавалась. Она укрепилась на большом клоповном заводе и,
вооружившись пушкой, стреляла из нее как из ружья.
— Ишь, шельма! каки́ артикулы пушкой выделывает! — говорили глуповцы и
не смели подступиться.
— Ах, съешь тя клопы! — восклицали другие.
Но и клопы были с нею как будто заодно. Она целыми тучами выпускала их против
осаждающих, которые в ужасе разбегались. Решили обороняться от них варом, и средство
это как будто помогло. Действительно, вылазки клопов прекратились, но подступиться к
избе все-таки было невозможно, потому что клопы стояли там стена стеною, да и пушка
продолжала действовать смертоносно. Пытались было зажечь клоповный завод, но в
действиях осаждающих было мало единомыслия, так как никто не хотел взять на себя
обязанность руководить ими, — и попытка не удалась.
— Сдавайся, Дунька! не тронем! — кричали осаждающие, думая покорить ее
льстивыми словами.
Но Дунька отвечала невежеством.
Так шло дело до вечера. Когда наступила ночь, осаждающие, благоразумно отступив,
оставили, для всякого случая, у клоповного завода сторожевую цепь.
Оказалось, однако, что стратагема с варом осталась не без последствий. Не находя
пищи за пределами укрепления и раздраженные запахом человеческого мяса, клопы
устремились внутрь искать удовлетворения своей кровожадности. В самую глухую полночь
Глупов был потрясен неестественным воплем: то испускала дух толстопятая Дунька,
изъеденная клопами. Тело ее, буквально представлявшее сплошную язву, нашли на другой