Page 21 - История одного города

сумел из себя выработать, как внимание их было развлечено одним, по-видимому,
ничтожным происшествием.
Было свежее майское утро, и с неба падала изобильная роса. После бессонной и бурно
проведенной ночи глуповцы улеглись спать, и в городе царствовала тишина непробудная.
Около деревянного домика невзрачной наружности суетились какие-то два парня и мазали
дегтем ворота. Увидев панов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были
остановлены.
— Что вы тут делаете? — спросили паны.
— Да вот, Нелькины ворота дегтем мажем! — сознался один из парней, — оченно она
ноне на все стороны махаться стала!
Паны переглянулись и как-то многозначительно цыркнули. Хотя они пошли далее, но в
головах их созрел уже план. Они вспомнили, что в ветхом деревянном домике действительно
жила и содержала заезжий дом их компатриотка, Анеля Алоизиевна Лядоховская, и что хотя
она не имела никаких прав на название градоначальнической помпадурши, но тоже была
как-то однажды призываема к градоначальнику. Этого последнего обстоятельства
совершенно достаточно было, чтобы выставить новую претендентшу и сплести новую
польскую интригу.
Они тем легче могли успеть в своем намерении, что в это время своеволие глуповцев
дошло до размеров неслыханных. Мало того что они в один день сбросили с раската и
утопили в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили
ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
— Кто ты? и с чем к нам приехал? — спрашивали глуповцы у чиновника.
— Чиновник из губернии (имярек), — отвечал приезжий, — и приехал сюда для
розыску бездельных Клемантинкиных дел!
— Врет он! Он от Клемантинки, от подлой, подослан! волоките его на съезжую! —
кричали атаманы-молодцы.
Напрасно протестовал и сопротивлялся приезжий, напрасно показывал какие-то
бумаги, народ ничему не верил и не выпускал его.
— Нам, брат, этой бумаги целые вороха показывали — да пустое дело вышло! а с тобой
нам ссылаться не пригоже, потому ты, и по обличью видно, беспутной оной Клемантинки
лазутчик! — кричали одни.
— Что с ним по пустякам лясы точить! в воду его — и шабаш! — кричали другие.
Несчастного чиновника увели в съезжую избу и отдали за приставов.
Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась; назначила с мещан по алтыну с каждого
двора, с купцов же по фунту чаю да по голове сахару по большой. Потом поехала в казармы
и из собственных рук поднесла солдатам по чарке водки и по куску пирога. Возвращаясь
домой, она встретила на дороге помощника градоначальника и стряпчего, которые гнали
хворостиной гусей с луга.
— Ну что, старички? одумались? признаете меня? — спросила она их благосклонно.
— Ежели имеешь мужа и можешь доказать, что он наш градоначальник, то
признаем! — твердо ответствовал помощник градоначальника.
— Ну, Христос с вами! пасите гусей! — сказала толстомясая немка и проследовала
далее.
К вечеру полил такой сильный дождь, что улицы Глупова сделались на несколько часов
непроходимыми. Благодаря этому обстоятельству ночь минула благополучно для всех, кроме
злосчастного приезжего чиновника, которого, для вернейшего испытания, посадили в
темную и тесную каморку, исстари носившую название «большого блошиного завода», в
отличие от малого завода, в котором испытывались преступники менее опасные. Наставшее
затем утро также не благоприятствовало проискам польской интриги, так как интрига эта,
всегда действуя в темноте, не может выносить солнечного света. «Толстомясая немка»,
обманутая наружною тишиной, сочла себя вполне утвердившеюся и до того осмелилась, что
вышла на улицу без провожатого и начала заигрывать с проходящими. Впрочем, к вечеру