Page 25 - История одного города

день лежащим посреди избы, и около нее пушку и бесчисленные стада передавленных
клопов. Прочие клопы, как бы устыдившись своего подвига, попрятались в щелях.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но, несмотря
на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена,
атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не
было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни
за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи
новому начальнику.
Наконец, в два часа пополудни седьмого дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий»
градоначальник был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.
Он немедленно вышел на площадь к буянам и потребовал зачинщиков. Выдали Степку
Горластого да Фильку Бесчастного.
Супруга нового начальника, Лукерья Терентьевна, милостиво на все стороны
кланялась.
Так кончилось это бездельное и смеха достойное неистовство; кончилось и с тех пор не
повторялось.

Известие о Двоекурове

Семен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год.
Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно
соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует
предполагать, что для Глупова это было едва ли не лучшее время в его истории.
О личности Двоекурова «Глуповский Летописец» упоминает три раза: в первый раз в
«краткой описи градоначальникам», во второй — в конце отчета о смутном времени, и в
третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание
градоначальствования Угрюм-Бурчеева). Из всех этих упоминовений явствует, что
Двоекуров был человек передовой и смотрел на свои обязанности более нежели серьезно.
Нельзя думать, чтобы «Летописец» добровольно допустил такой важный биографический
пропуск в истории родного города; скорее должно предположить, что преемники Двоекурова
с умыслом уничтожили его биографию, как представляющую свидетельство слишком явного
либерализма и могущую послужить для исследователей нашей старины соблазнительным
поводом к отыскиванию конституционализма даже там, где, в сущности, существует лишь
принцип свободного сечения. Догадку эту отчасти оправдывает то обстоятельство, что в
глуповском архиве до сих пор существует листок, очевидно принадлежавший к полной
биографии Двоекурова и до такой степени перемаранный, что, несмотря на все усилия,
издатель «Летописи» мог разобрать лишь следующее: «имея не малый рост… подавал
твердую надежду, что… Но объят ужасом… не мог сего выполнить… Вспоминая, всю жизнь
грустил…» И только. Что означают эти загадочные слова? — С полной достоверностью
отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь
важном предмете догадки, то можно предположить одно из двух: или что в Двоекурове, при
немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например,
нравиться женщинам), которого он не оправдал, или что на него было возложено поручение,
которого он, сробев, не выполнил. И потом всю жизнь грустил.
Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была несомненно
плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным
употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии
родоначальником тех смелых новаторов, которые, спустя три четверти столетия, вели войны
во имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования — это, бесспорно,
записка о необходимости учреждения в Глупове академии.