Page 33 - История одного города

Просят пренесчастнейшего города Глупова всенижайшие и всебедствующие
всех сословий чины и людишки, а о чем, тому следуют пункты:

1) Сим доводим до всех Российской империи мест и лиц: мрем мы все, сироты, до
единого. Начальство же кругом себя видим неискусное, ко взысканию податей строгое, к
подаванию же помощи мало поспешное. И еще доводим: которая у того бригадира,
Фердыщенка, ямская жена Аленка, то от нее беспременно всем нашим бедам источник
приключился, а более того причины не видим. А когда жила Аленка у мужа своего,
Митьки-ямщика, то было в нашем городе смирно и жили мы всем изобильно. Хотя же и
дальше терпеть согласны, однако опасаемся: ежели все помрем, то как бы бригадир со
своей Аленкой нас не оклеветал и перед начальством в сумненье не ввел.
2) Более сего пунктов не имеется.

К сему прошению, вместо людишек города Глупова, за неграмотностью их,
поставлено двести и тринадцать крестов.

Когда прошение было прочитано и закрестовано, то у всех словно отлегло от сердца.
Запаковали бумагу в конверт, запечатали и сдали на почту.
— Ишь, поплелась! — говорили старики, следя за тройкой, уносившей их просьбу в
неведомую даль, — теперь, атаманы-молодцы, терпеть нам не долго!
И действительно, в городе вновь сделалось тихо: глуповцы никаких новых бунтов не
предпринимали, а сидели на завалинках и ждали. Когда же приезжие спрашивали: как
дела? — то отвечали:
— Теперь наше дело верное! теперича мы, братец мой, бумагу подали!
Но проходил месяц, проходил другой — резолюции не было. А глуповцы все жили и
все что-то жевали. Надежды росли и с каждым новым днем приобретали все больше и
больше вероятия. Даже «отпадшие» начали убеждаться в неуместности своих опасений и
крепко приставали, чтоб их записывали в зачинщики. Очень может быть, что так бы и
кончилось это дело измором, если б бригадир своим административным неискусством сам не
взволновал общественного мнения. Обманутый наружным спокойствием обывателей, он
очутился в самом щекотливом положении. С одной стороны, он чувствовал, что ему делать
нечего; с другой стороны, тоже чувствовал — что ничего не делать нельзя. Поэтому он
затеял нечто среднее, что-то такое, что до некоторой степени напоминало игру в бирюльки.
Опустит в гущу крючок, вытащит оттуда злоумышленника и засадит. Потом опять опустит,
опять вытащит и опять засадит. И в то же время все пишет, все пишет. Первого, разумеется,
засадил Боголепова, который со страху оговорил целую кучу злоумышленников. Каждый из
злоумышленников, в свою очередь, оговорил по куче других злоумышленников. Бригадир
роскошествовал, но глуповцы не только не устрашались, но, смеясь, говорили промеж себя:
"Каку таку новую игру старый пес затеял?"
— Постой! — рассуждали они, — вот придет ужо́ бумага!
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что
помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за
них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую
почти весь город, так что не было дома, который не считал бы одного или двух
злоумышленников.
— Этак он, братцы, всех нас завинит! — догадывались глуповцы, и этого опасения
было достаточно, чтобы подлить масла в потухавший огонь.
Разом, без всякого предварительного уговора, уцелевшие от бригадирских когтей сто
пятьдесят «крестов» очутились на площади ("отпадшие" вновь благоразумно скрылись) и,
дойдя до градоначальнического дома, остановились.
— Аленку! — гудела толпа.
Бригадир понял, что дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого не остается,
как спрятаться в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась за ним, но случаю угодно