Page 137 - Ленька Пантелеев

- Ты что, малай, на самовар лучину щеплешь?
- Какую лучину? - не понял Ленька. - Почему на самовар?
- Ты что делаешь?
- Ножки.
Сарымсаков еще раз зловеще усмехнулся, покачал головой и, ничего не сказав, пошел к
своему месту.
...Ленька и сам понимал, что будущее ничего хорошего ему не сулит. Но он не падал
духом. Всю неделю он самоотверженно трудился над своим табуретом. Он похудел, осунулся,
руки его чуть ли не по самые локти были разукрашены синяками, ссадинами и царапинами. Из
пальцев торчали занозы. На ладонях вздулись темно-лиловые пузыри.
Самое удивительное, что в конце концов ему все-таки удалось смастерить некоторое
кривоногое подобие табурета. Табурет этот с грехом пополам стоял. У него было четыре
ножки. Эти ножки кое-как связывались палочками-перекладинами. На ножках лежало
сиденье, не очень, правда, гладкое и не очень ровное, но все-таки такое, что на него можно
было поставить рубанок или ящик с гвоздями, и они не падали. В глубине души Ленька даже
гордился немножко: все-таки, плохо ли, хорошо, а сделал. Пожалуй, если закрыть один глаз, а
другой немножко прищурить, - не отличишь от настоящего, образцового табурета.
В конце недели, когда Ленька отделывал поверхность табурета, пытаясь отковырнуть
долотом наиболее выдающиеся сучки и заусеницы, к нему подошел инструктор.
- Ну, как? - спросил он.
- Вот, - сказал Ленька, поднимаясь и показывая на табуретку таким гостеприимным
жестом, как будто приглашал мастера садиться.
Инструктор со всех сторон внимательно осмотрел Ленькино изделие.
- Это что такое? - спросил он.
- Табуретка, - с жалкой улыбкой ответил Ленька.
Инструктор еще раз обошел табуретку, тронул ее зачем-то ногой и, мрачно посмотрев на
мальчика, сказал:
- Это не табуретка, товарищ дорогой. Это по-русски называется - гроб с музыкой.
- Почему? Нет... Вы посмотрите получше. Это табуретка.
- А ну, сядь на нее, - приказал мастер.
- Я?
- Да, ты.
Ленька хотел сесть, даже взялся руками за сиденье, но не решился.
- Ну, что же ты?
- Я - после...
- После? Вот то-то, брат!..
Носком сапога инструктор несильно толкнул табуретку. Она рассыпалась, как
карточный домик.
- А ну, делай сызнова, - приказал мастер.
- Табуретку?
- Да, табуретку.
У Леньки запрыгали губы. Он хотел сказать, что не умеет, что он новичок, что товарищи
его занимаются столярным делом уже третий год, а он никогда раньше не держал в руках пилы
и рубанка, но инструктор уже повернулся и шел к другому станку.
...На следующий день на уроке геометрии, когда Ленька, согнувшись над партой, с
упоением писал революционную оперу "Гнет", его вызвали к доске. Он знал, что когда-нибудь
эта страшная минута наступит, и все-таки от неожиданности вздрогнул, когда услышал свою
фамилию.
- Ты, ты, - сказал учитель, заметив некоторую неуверенность на Ленькином лице.
Бледный, он выбрался из-за парты, прошел, как на казнь, через весь огромный класс и,
готовый ко всему, остановился у доски, вытянув по швам руки.
- Вертикальные углы, - сказал учитель.