Page 136 - Ленька Пантелеев

отвечал:
- Занимаюсь.
- Я знаю, что занимаешься... Хорошо или плохо?
- Меня еще не вызывали, - говорил Ленька.
Его и в самом деле ни разу не вызывали еще. Он был маленький, низкорослый, сидел на
последней парте, - может быть, учителя просто не замечали его. Но рано или поздно гром
должен был грянуть. Ленька чувствовал это, но ничем не мог помочь себе: все, о чем
говорилось при нем на уроках физики и математики, по-прежнему оставалось для него
китайской грамотой.
...Нисколько не лучше обстояло дело и на практических занятиях в мастерских. В
первый же день, когда Леньке выдали прозодежду - серую долгополую рубаху, штаны из
чертовой кожи и синий коленкоровый халат, - у него спросили, по какому профилю он хотел
бы заниматься: по слесарному или по столярному? Ленька очень неясно представлял себе
разницу между этими профилями. Может быть, ему показалось, что столярное дело проще, -
все-таки дерево, а не железо! Он выбрал столярный профиль.
В мастерской ребята его класса самостоятельно делали табуретки. Леньку поставили к
верстаку, выдали ему под расписку рубанок, топор, пилу-ножовку, угольник, долото и желтый
складной футик, показали, где брать материал и куда складывать готовую продукцию.
- Рубанок держать умеешь? - спросил у него худощавый болезненный человек с черными
усиками, которого называли инструктором.
- Умею, - ответил Ленька.
Ему показалось, что он говорит правду. Что ж тут особенного - держать рубанок. Ему
приходилось поднимать и не такие тяжести. На ферме он таскал, правда с натугой, мешки по
три пуда весом. Смешно было бы сказать - не умею. О том же, что он никогда рубанком не
работал, он сказать постеснялся.
Инструктор дал ему образец - хорошенькую чистенькую, гладко отполированную
табуреточку - и велел делать такую же. После этого он ушел и целую неделю не подходил к
Ленькиному месту. Может быть, ему было некогда, потому что ребят под его началом
работало больше сорока человек, а может быть, хотел проверить самостоятельность мальчика.
Ленька посмотрел, как работают товарищи, подвязал тесемочками рукава халата и
храбро принялся за дело.
Прежде всего он решил делать сиденье. Он взял доску, отмерил футиком нужную длину,
заметил ее по какой-то заусенице и стал пилить. Отпилив два одинаковых кусочка, он смерил
их. Оказалось, что кусочки получились не очень одинаковые. Тот, который подлиннее, он еще
подпилил и подрубил топором. Смерил еще раз. Теперь оказалось, что длиннее другой
кусочек. Он осторожно подтесал его и опять смерил. Кусочки были почти одинаковые. Но
когда он положил их на сиденье готового табурета, он с удивлением обнаружил, что
отрезанные им доски почти на два пальца короче тех, что покрывали образцовый табурет. Он
хотел пилить снова, но потом подумал, что, в конце концов, такая ничтожная разница в длине
большого значения не имеет. Да и пилить ему уже надоело. Хотелось поработать рубанком.
Он положил доску на верстак, зажал ее тисками и стал скоблить рубанком, то и дело
поглядывая на соседей и стараясь во всех мелочах подражать их движениям. Работать
рубанком оказалось не так легко и просто, как это выглядело со стороны. Рубанок почему-то
то и дело спотыкался, стружка из-под него вылетала то жиденькая, как мочалка, то грубая,
толстая, толщиной с палец. Поминутно эти дурацкие щепки обламывались, застревали в
отверстии, из которого торчал нож рубанка, и их приходилось выковыривать оттуда долотом.
Через некоторое время Ленька уже начал задумываться: зачем вообще существует на
свете рубанок, чего ради строгают доски, если после обстругивания они делаются еще более
щербатыми и неровными?
Когда он обтесывал топором табуретные ножки, к его верстаку подошел его сосед по
классу большеголовый татарчонок Ахмет Сарымсаков. Несколько минут он любовался
Ленькиной работой, потом усмехнулся и спросил: