Page 78 - Ленька Пантелеев

Вокруг никого не было. Грохот артиллерийской канонады доносился издалека.
Набравшись храбрости, Ленька приблизился к баррикаде, заглянул в пролом и застыл от
ужаса.
На мостовой лежали - кто на спине, кто боком, кто скорчившись - мертвые люди. Один
из них, в полосатой матросской тельняшке, широко раскинув ноги, сидел на тротуаре,
привалившись затылком к кирпичной стене фабрики. На лбу и на щеке его застыл ручеек
крови, остановившиеся глаза смотрели куда-то вверх, туда, где над Ленькиной головой на
телефонных проводах чирикали воробьи. А над кучерявой головой матроса чуть заметно
белела нескладная, наполовину стертая надпись, выведенная наискось по стене куском
штукатурки:
Перхуровцы гады ваша песенька спета
Да здравств...
Под ногами у Леньки валялись ружья, патроны, гильзы, пулеметные ленты. В другое
время его мальчишеское сердце не устояло бы перед соблазном набить полные карманы этими
драгоценностями. Но сейчас ему ничего не хотелось. "Домой, скорей домой, к маме", - думал
он, убегая из этого страшного места.
На перекрестке двух улиц он налетел на телеграфные провода, которые причудливыми
клубками висели в воздухе и петляли по мостовой. Мальчик упал, запутался, с трудом
выбрался из железной паутины и повернул обратно.
Сжимая под мышкой потяжелевший бидончик с бордосской жидкостью, он брел наугад,
сворачивал то направо, то налево, петлял, выходил на те самые улицы, где только что был...
Таким образом он очутился у развалин какой-то большой церкви или монастыря. За оградой
мелькали черные фигуры. Два монаха - один толстый, с пухлым белым лицом и с реденькой
бородкой, другой совсем молоденький, худенький, наверно, еще не монах, а послушник, -
вооруженные один ломом, а другой киркой, копошились на груде кирпича, стекла и
развороченного железа, извлекая из-под обломков здания какие-то книги в кожаных
переплетах, серебряные подсвечники, чаши...
- Батюшки, - окликнул монахов Ленька, - скажите, пожалуйста, простите, - вы не знаете,
где тут "Европа"?
Толстый очень сердито, а послушник - по-мальчишески весело, с любопытством
посмотрели в его сторону.
- Тут, братец ты мой, Аз-зия, а не Европа, - сквозь зубы ответил толстяк.
- Нет, правда, - упавшим голосом сказал Ленька. Но монахи не ответили ему и
продолжали работать. Ленька постоял, помолчал и пошел дальше.
Горло у него давно пересохло. Он умирал от жажды.
На углу улицы, на сохранившемся обломке древней монастырской стены он прочел
пожелтевшее и побуревшее от кирпичной пыли извещение Добровольческого штаба:
"...имеются точные сведения о подходе к Ярославлю
сильных подкреплений из регулярных войск... В уездах все
больше и больше разрастается восстание крестьян, по
точным сведениям, в 3-х уездах свергнули и свергают
власть большевиков... По донесениям из волостей, в
настоящее время к Ярославлю массами подходят
крестьянские повстанцы"...
"Всё врут... гады", - сердито подумал Ленька и, оглянувшись, сорвал объявление,
скомкал его и бросил.
Свернув еще раз за угол, он попал на широкую, застроенную высокими домами улицу,
прошел мимо заколоченного газетного киоска и остановился перед витриной магазина. Голова
у него кружилась, ноги не хотели идти. Облокотившись на поручень витрины, он тупо смотрел
на большую, расколотую сверху донизу кремово-белую вазу, на которой красным и черным
были изображены крохотные китайские домики с загнутыми по краям крышами, косоглазые
китаянки с плоскими зонтами, сидящие по-восточному длиннокосые и длинноусые китайцы...