Page 38 - Мой генерал
P. 38

– диабаз.
                     Диабаз  –  скальная  порода.  Плотина  нашей  ГЭС  будет  лежать  на  диабазовых  плечах
               берегов. Эту породу лопатой не возьмешь. Отец все мечтает:
                     – Вот бы добиться такого бетона, чтобы был как диабаз!
                     Отец  и принес  эту  новость.  Я  ее  услышал  и  забыл.  А  дед  не забыл.  Молчал,  черкал
               бумагу карандашом, листал справочники, вычислял на логарифмической линейке.
                     Я спросил его, что он считает. Дед промолчал. Будто не слышал. Я не настаивал. Раз не
               отвечает, значит, не хочет.
                     Но спустя неделю дед зашептал перед сном.
                     – Понимаешь, – зашептал, – интереснейшая задача! Одним махом – всю площадку!
                     Я  сперва  не  понял,  о  чем  он  говорит.  Дед  напомнил,  что  рассказывал  отец.  В
               Ленинграде делают для нашей станции турбины. Каждая турбина – двести с лишним тысяч
               киловатт, махина – будь здоров. Только рабочее колесо – шесть метров в диаметре. Такую
               турбину сделать – ого-го! – сколько труда надо. Потом перевезти – целый эшелон. Но и этого
               мало.  Надо  смонтировать.  А  чтобы  смонтировать,  нужна  площадка.  Целая  площадь,  а  не
               площадка. Краны там разместить. Части турбины. А земля-то у нас – слово одно. Диабаз!
               Чтобы площадь выровнять, сколько нужно техники, сил, людей.
                     – Понимаешь, – шептал мне дед, – а я хочу разом!
                     – Как это разом? – не понял я.
                     – Одним взрывом! Только надо как следует рассчитать.
                     И вот он глядит в синеющее окно своего склада и, пока никого нет, считает, шуршит
               незамерзающим карандашом.
                     Ногам тепло, а изо рта у деда вырывается парок.
                     Он улыбается, мурлычет свою любимую песню, и я тихонько, совсем неслышно, про
               себя, пожалуй, подтягиваю ему:

                                         Если смерти, то мгновенной,
                                         Если раны – небольшой.

                     Дедушка думает о взрыве, а я о дедушке.
                     Но  о  нем  думаю  не  только  я.  Однажды  распахивается  дверь,  и  на  пороге  возникает
               Анна Робертовна. Давненько я ее не видал! В руках француженка держит узелок.
                     – Мон женераль! – говорит она, сияя улыбкой и развязывая узелок. – Гриша влюбился,
               понимаете! Такая милая девушка! И я просто счастлива, тьфю-тьфу, как бы не сглазить!
                     В  узелке  пуховый  платок,  в  пуховом  платке  шерстяной  берет,  в  берете  маленький
               горшочек. Анна Робертовна открывает крышечку, и из горшочка вкусно пахнет гречневой
               кашей.
                     Я от угощения отказываюсь, а дедушка ест с аппетитом, щеки у него раскраснелись.
               Анна Робертовна облокачивается на стол, складывает дряблое личико в ладошки и бормочет,
               бормочет негромко: мечтает, как Гриша женится.
                     Я  вспоминаю  о  французском  и  вздыхаю.  Вот  у  Анны  Робертовны  внук  сразу  по-
               французски говорить станет, ясное дело. Только приедет домой из больницы, сразу закричит:
               «Бонжур, гранмаман!»
                     Или как там называется бабушка по-французски…

                                                        Шабашники

                     Дедушка поссорился с отцом.
                     Никогда не думал, что они поссориться могут. Причин нет.
                     Но нашлась причина.
                     Это при мне было, я все своими глазами видел.
                     Так  вот,  зафырчал  однажды  грузовик  под  окнами  склада.  Вошли  два  человека.
   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43