Page 86 - Мой генерал

Дни шли, я чувствовал, как растет напряжение во мне. А дед не сдавался. Копал землю.
Обливаясь потом, поднимался напиться. Вечером отчитывал отца:
– Плохо поставлено озеленение. Хорошо, кедры кое-где оставили, но нужен подрост.
Молодая зелень. Новый поселок, а даже травы, стыдно сказать, нет!
Папа с ним соглашался. Отвечал иронически:
– Хотели создать хозяйство по озеленению, но, я думаю, ни к чему. С твоей энергией
ты один весь поселок превратишь в цветущий оазис.
– Что ж, – отвечал дед, неожиданно задумываясь, – если так будет продолжаться…
Но продолжалось недолго… Однажды, когда он копался во дворе, к нам позвонили. Я
открыл дверь и сразу понял: тот.
Передо мной стоял высокий седой человек с черными бровями. На нем была красиво
вышитая украинская рубашка, в руке он держал чемодан.
Он поставил чемодан на пол, молча пожал мне руку – рука у него была мягкая и
потная. Я незаметно вытер свою руку о штаны, побежал к окну, позвал деда. Тот явился
немедленно, остановился в прихожей, глубоко вздохнул.
– Ну что ж! – сказал он. – Проходите.
В общем, я не отходил от них ни на шаг. Гостя звали Савченко. Николай Михайлович.
Свое имя он выговаривал интересно – Миколай. Я глядел на него и не мог представить ни на
мгновение, ни на полмгновения даже, что он может быть дедом. Моим дедом. И отцом папы.
Я разглядывал его чужое лицо, его брови, словно накрашенные черной тушью, его
рубашку, его руки, приглядывался к походке, прислушивался к голосу, и больше всего мне
хотелось одного. Отозвать его в кухню и сказать умоляюще:
«Уезжайте! Пожалуйста, уезжайте! Зачем вы приехали!»
– Мальчик знает? – спросил приезжий.
– Его зовут Антон, – ответил, кивнув, дед.
Савченко словно не услышал.
– А Сергей? – спросил он.
– Нет! – ответил дед.
– Тогда слушайте! – сказал Савченко.

Еще одна история. Про трубача

Он тогда совсем молодым был, этот седой человек.
Как только про войну узнал, сразу добровольцем записался.
Обнял жену свою Катю, поцеловал сына Сережу, сел в грузовик и уехал на войну.
За грузовиком пыль столбом поднималась. Сквозь пыль смотрел он на жену и сына,
взгляда оторвать не мог…
В первом же бою отличился. Немец кинул гранату, в окоп попал. Крутится граната на
дне окопа – на нашу не похожая, с длинной ручкой, и не взрывается. Потом уж он понял, что
у фашистских гранат время до взрыва дольше, не то что у наших – кинул и бабах! Эта еще на
земле крутится. А тогда ни о чем не подумал. Наклонился стремительно, схватил гранату и
обратно немцам швырнул. В воздухе взорвалась. А его страх прошиб. Да поздно, слава богу.
Если бы раньше испугался – все, могила. А тут жив остался, благодарность от командования
получил, гранат перестал бояться.
Через эти гранаты все и вышло. Прославился он, как храбрец необыкновенный. Голова
закружилась от похвал. Схватил он еще раз гранату, а она прямо в руке взорвалась.
И опять ему повезло.
Да лучше бы не повезло! Это он так сказал. Лучше бы, сказал, убило на месте. А его
только контузило, да один осколок руку рассек.
Упал он, оглушенный, а в себя пришел – над ним немец стоит.
Попал он в плен. В фашистский плен. В самое страшное место – в лагерь смерти. В
лагере узнавали, кто кем до войны был. Искали разных специалистов. Инженеров.