Page 83 - Мой генерал

Петрович… так… слушал радиопередачу о розыске родных… это было на дороге Гомель…
видимо, Сережа… жену звали Екатериной Ивановной… совпадает год рождения…
сохранилась единственная фотография… сообщите, как поступить… прошло столько лет…»
Последние слова были написаны крупными, почти печатными буквами; «Может, все и не
так, а я зря мечусь по свету и только принесу вам тревогу. Сообщите, как поступить». И все.
И адрес.
Я пожал плечами, ничего не понял, вложил письмо в конверт и вернулся в комнату.
Я вошел и вздрогнул: дедушки не было!

Ночной разговор

Я так напугался, что ничего не успел сообразить.
Я выбежал, хлопнув дверью, в прихожую, заглянул в комнату, где спали отец и мама,
потом выскочил на кухню и облегченно вздохнул, Фу-у-у! Дедушка сидел на табуретке и
курил в темноте. Огонек сигареты то вспыхивал малиновым фонариком, то угасал.
Я включил свет и сказал:
– Как напугался! Ты же спал! И вдруг исчез!
Дедушка молча смотрел на меня, на мою руку, я перевел взгляд туда же, и меня словно
обдали кипятком. В руке я держал письмо!
Я поднял глаза. Что я скажу, что объясню в оправдание? Да и какое может быть
оправдание, если я залез в карман, как какой-то вор! И это никак не объяснить.
Я поднял глаза, чувствуя, как бьется в висках прихлынувшая кровь.
Дедушка смотрел на меня пронзительно, он смотрел как бы даже и не на меня, а в меня.
Как будто разглядывал мое устройство. Каким таким образом я сделан, что сумел залезть в
чужой карман?
– Я не шпионю, не подумай, – проговорил я наконец мрачно.
– Еще бы! – сказал он.
– Я просто прочитал, понимаешь! Ты какой-то убитый, и я решил прочитать, потому
что нельзя так убиваться из-за этих писем!
Он посмотрел на меня снова. Но уже совсем не так, как вначале. Потом прикрыл глаза,
сказал:
– Погаси свет и садись. Пошепчемся!
– Пошепчемся! – шепнул я горячо, и волна нежности окатила меня.
И вот мы сидим в темноте, и я шепчу, что он поступает неправильно, что он мой дед и
должен все рассказывать внуку, ведь мы же друзья, в конце концов.
Сигарета вспыхивает малиновым огоньком, еле освещая дедушкин лоб, нос,
подбородок. Глаз его не видно – он в темноте, и я могу судить о том, что он думает, только
по словам. По словам – это трудно. Нужно видеть глаза. Всегда видеть глаза! Дедушка
шепчет:
– Ты прочел?
– Ничего не понял, очень мало написано. Это твой друг? Фронтовой?
– Нет, – отвечает дедушка, – не друг. А я думал, ты понял. Это не друг, Антошка, а
чужой человек. Может быть, это твой дедушка.
Я смеюсь.
– Мамин папа давно умер, – говорю я, – и дедушка у меня один, не то что у Кешки.
– Ты забыл мою военную тайну? – спрашивает дед.
Будто кто-то бьет меня прямо в поддых.
– Ты что! – кричу я шепотом. – Ты что говоришь? Какой еще дедушка? Дедушка – это
ты!
Он берет меня за руку. Гладит своей ладонью. Ладонь у деда шершавая, грубая и
горячая.
– Слушай, Антошка, – шепчет дед, – слушай внимательно и не перебивай. Тогда, в