Page 101 - Детство. Отрочество. После бала

поглядывают. Пришел работник, и идет за ним человек какой-то, толстый, босиком и
ободранный; на ноге тоже колодка.
Так и ахнул Жилин, – узнал Костылина. И его поймали. Посадили их рядом; стали они
рассказывать друг другу, а татары молчат, смотрят. Рассказал Жилин, как с ним дело было;
Костылин рассказал, что лошадь под ним стала, и ружье осеклось, и что этот самый Абдул
нагнал его и взял.
Вскочил Абдул, показывает на Костылина, что-то говорит.
Перевел переводчик, что они теперь оба одного хозяина, и кто прежде выкуп даст, того
прежде отпустят.
– Вот, – говорит Жилину, – ты все серчаешь, а товарищ твой смирный; он написал
письмо домой, пять тысяч монет пришлют. Вот его и кормить будут хорошо и обижать не
будут.
Жилин и говорит:
– Товарищ, как хочет; он, может, богат, а я не богат. Я, – говорит, – как сказал, так и
будет. Хотите убивайте, – пользы вам не будет, а больше пятисот рублей не напишу.
Помолчали. Вдруг как вскочит Абдул, достал сундучок, вынул перо, бумаги лоскут и
чернила, сунул Жилину, хлопнул по плечу, показывает: пиши. Согласился на 500 рублей.
– Погоди еще, – говорит Жилин переводчику, – скажи ты ему, чтоб он нас кормил
хорошо, одел-обул, как следует, чтоб держал вместе, – нам веселей будет, и чтобы колодку
снял. – Сам смотрит на хозяина и смеется. Смеется и хозяин. Выслушал и говорит:
– Одежу самую лучшую дам: и черкеску, и сапоги, хоть жениться. Кормить буду, как
князей. А коли хотят жить вместе – пускай живут в сарае. А колодку нельзя снять – уйдут.
На ночь только снимать буду. – Подскочил, треплет по плечу. – Твоя хорош, моя хорош!
Написал Жилин письмо, а на письме не так написал, чтоб не дошло. Сам думает: «Я
уйду».
Отвели Жилина с Костылиным в сарай, принесли им туда соломы кукурузной, воды в
кувшине, хлеба, две черкески старые и сапоги истрепанные, солдатские. Видно, с убитых
солдат стащили. На ночь сняли с них колодки и заперли в сарай.

3

Жил так Жилин с товарищем месяц целый. Хозяин все смеется. – Твоя, Иван, хорош, –
моя, Абдул, хорош. – А кормил плохо, – только и давал, что хлеб пресный из просяной муки,
лепешками печеный, а то и вовсе тесто непеченое.
Костылин еще раз писал домой, все ждал присылки денег и скучал. По целым дням
сидит в сарае и считает дни, когда письмо придет, или спит. А Жилин знал, что его письмо
не дойдет, а другого не писал.
«Где, – думает, – матери столько денег взять, за меня заплатить. И то она тем больше
жила, что я посылал ей. Если ей пятьсот рублей собрать, надо разориться вконец. Бог даст –
и сам выберусь».
А сам все высматривает, выпытывает, как ему бежать. Ходит по аулу, насвистывает;
а то сидит, что-нибудь рукодельничает, или из глины кукол лепит, или плетет плетенки из
прутьев. А Жилин на всякое рукоделье мастер был.
Слепил он раз куклу, с носом, с руками, с ногами и в татарской рубахе, и поставил
куклу на крышу.
Пошли татарки за водой. Хозяйская дочь Динка увидала куклу, позвала татарок.
Составили кувшины, смотрят, смеются. Жилин снял куклу, подает им. Они смеются, а не
смеют взять. Оставил он куклу, ушел в сарай и смотрит, что будет?
Подбежала Дина, оглянулась, схватила куклу и убежала.
Наутро смотрит, на зорьке Дина вышла на порог с куклой. А куклу уж лоскутками
красными убрала и качает, как ребенка, сама по-своему прибаюкивает. Вышла старуха,
забранилась за нее, выхватила куклу, разбила ее, услала куда-то Дину на работу.