Page 63 - Детство. Отрочество. После бала

старался скрывать это.
Кто не замечал тех таинственных бессловесных отношений, проявляющихся в
незаметной улыбке, движении или взгляде между людьми, живущими постоянно вместе:
братьями, друзьями, мужем и женой, господином и слугой, в особенности когда люди эти не
во всем откровенны между собой. Сколько недосказанных желаний, мыслей и страха – быть
понятым – выражается в одном случайном взгляде, когда робко и нерешительно встречаются
ваши глаза!
Но, может быть, меня обманывала в этом отношении моя излишняя восприимчивость и
склонность к анализу; может быть, Володя совсем и не чувствовал того же, что я. Он был
пылок, откровенен и непостоянен в своих увлечениях. Увлекаясь самыми разнородными
предметами, он предавался им всей душой.
То вдруг на него находила страсть к картинкам: он сам принимался рисовать, покупал
на все свои деньги, выпрашивал у рисовального учителя, у папа, у бабушки; то страсть к
вещам, которыми он украшал свой столик, собирая их по всему дому; то страсть к романам,
которые он доставал потихоньку и читал по целым дням и ночам… Я невольно увлекался его
страстями; но был слишком горд, чтобы идти по его следам, и слишком молод и
несамостоятелен, чтобы избрать новую дорогу. Но ничему я не завидовал столько, как
счастливому, благородно откровенному характеру Володи, особенно резко выражавшемуся в
ссорах, случавшихся между нами. Я чувствовал, что он поступает хорошо, но не мог
подражать ему.
Однажды, во время сильнейшего пыла его страсти к вещам, я подошел к его столу и
разбил нечаянно пустой разноцветный флакончик.
– Кто тебя просил трогать мои вещи? – сказал вошедший в комнату Володя, заметив
расстройство, произведенное мною в симметрии разнообразных украшений его столика. – А
где флакончик? непременно ты…
– Нечаянно уронил; он и разбился, что ж за беда?
– Сделай милость, никогда не смей прикасаться к моим вещам, – сказал он, составляя
куски разбитого флакончика и с сокрушением глядя на них.
– Пожалуйста, не командуй, – отвечал я. – Разбил так разбил; что ж тут говорить!
И я улыбнулся, хотя мне совсем не хотелось улыбаться.
– Да, тебе ничего, а мне чего, – продолжал Володя, делая жест подергивания плечом,
который он наследовал от папа, – разбил, да еще и смеется, этакой несносный мальчишка!
– Я мальчишка; а ты большой, да глупый.
– Не намерен с тобой браниться, – сказал Володя, слегка отталкивая меня, – убирайся.
– Не толкайся!
– Убирайся!
– Я тебе говорю, не толкайся!
Володя взял меня за руку и хотел оттащить от стола; но я уже был раздражен до
последней степени: схватил стол за ножку и опрокинул его. «Так вот же тебе!» – и все
фарфоровые и хрустальные украшения с дребезгом полетели на пол.
– Отвратительный мальчишка!.. – закричал Володя, стараясь поддержать падающие
вещи.
«Ну, теперь все кончено между нами, – думал я, выходя из комнаты, – мы навек
поссорились».
До вечера мы не говорили друг с другом; я чувствовал себя виноватым, боялся
взглянуть на него и целый день не мог ничем заняться; Володя, напротив, учился хорошо и,
как всегда, после обеда разговаривал и смеялся с девочками.
Как только учитель кончал класс, я выходил из комнаты: мне страшно, неловко и
совестно было оставаться одному с братом. После вечернего класса истории я взял тетради и
направился к двери. Проходя мимо Володи, несмотря на то, что мне хотелось подойти и
помириться с ним, я надулся и старался сделать сердитое лицо. Володя в это самое время
поднял голову и с чуть заметной добродушно насмешливой улыбкой смело посмотрел на