Page 4 - Ночевала тучка золотая

бытность, когда хранились дрова, никто не знал, лишь Кузьменыши знали: тут прятался
солдат дядя Андрей, у которого оружие стянули.
Сашка спросил шепотом; — А не далеко?
— А откуда ближе? — в свою очередь, спросил Колька.
Оба понимали, что ближе неоткуда. Сломать замок куда проще. Меньше труда, меньше
времени надо. Сил-то оставались крохи. Но было уже, пытались сбивать замок с хлеборезки,
не одним Кузьменышам приходила такая светлая отгадка в голову! И дирекция повесила на
дверях замок амбарный! Полпуда весом!
Его разве что гранатой сорвать можно. Впереди танка повесь — ни один вражеский
снаряд тот танк не прошибет.
Окошко же после того неудачного случая зарешетили да такой толстенный прут
приварили, что его ни зубилом, ни ломом не взять — автогеном если только!
И насчет автогена Колька соображал, он карбид приметил в одном месте. Да ведь не
подтащишь, не зажжешь, глаз кругом много.
Только под землей чужих глаз нет! Другой же вариант — совсем отказаться от
хлеборезки — Кузьменышей никак не устраивал.
Ни магазин, ни рынок, ни тем более частные дома не годились сейчас для добычи
съестного. Хотя такие варианты носились роем в голове Сашки. Беда, что Колька не видел
путей их реального воплощения.
В магазинчике сторож всю ночь, злой старикашка. Не пьет, не спит, ему дня хватает.
Не сторож — собака на сене.
В домах же вокруг, которых не счесть, беженцев полно. А жрать как раз наоборот.
Сами смотрят, где бы что урвать.
Был у Кузьменышей на примете домик, так его в бытность Сыча старшие почистили.
Правда, стянули невесть чего: тряпки да швейную машинку. Ее долго потом крутила по
очереди вот тут, в сарае, шантрапа, пока не отлетела ручка да и все остальное не рассыпалось
по частям.
Не о машинке речь. О хлеборезке. Где не весы, не гири, а лишь хлеб — он один
заставлял яростно в две головы работать братьев.
И выходило: «В наше время все дороги ведут к хлеборезке».
Крепость, не хлеборезка. Так известно же, что нет таких крепостей, то есть хлеборезок,
которые бы не мог взять голодный детдомовец.
В глухую пору зимы, когда вся шпана, отчаявшись подобрать на станции или на рынке
хоть что-нибудь съестное, стыла вокруг печей, притираясь к ним задницей, спиной,
затылком, впитывая доли градусов и вроде бы согреваясь — известь была вытерта до
кирпича, — Кузьменыши приступили к реализации своего невероятного плана, в этой
невероятности и таился залог успеха.
От дальней заначки в сарае они начали вскрышные работы, как определил бы опытный
строитель, при помощи кривого лома и фанерки.
Вцепившись в лом (вот они — четыре руки!), они поднимали его и опускали с тупым
звуком на мерзлую землю. Первые сантиметры были самыми тяжелыми. Земля гудела.
На фанерке они относили ее в противоположный угол сарая, пока там не образовалась
целая горка.
Целый день, такой пуржистый, что снег наискось несло, залепляя глаза, оттаскивали
Кузьменыши землю подальше в лес. В карманы клали, за пазуху, не в руках же нести. Пока
не догадались: сумку холщовую от школы приспособить.
В школу ходили теперь по очереди и копали по очереди: один день долбил Колька и
один день — Сашка.
Тот, кому подходила очередь учиться, два урока отсиживал за себя (Кузьмин? Это
какой Кузьмин пришел? Николай? А где же второй, где Александр?), а потом выдавал себя
за своего брата. Получалось, что оба были хотя бы наполовину. Ну, а полного посещения
никто с них и не требовал! Жирно хотите жить! Главное, чтобы в детдоме без обеда не