Page 7 - Ночевала тучка золотая

Но около директора не только собаки, не только скотина кормится, там и
родственников и приживальщиков по-напихано. И всем им от детдома таскают, таскают,
таскают… Детдомовцы сами и таскают. Но те, кто таскает, свои крохи от таскания имеют.
Кузьменыши точно рассчитали, что от пропажи трех бухариков шум по детдому
поднимать не станут. Себя не обидят, других обделят. Только и всего.
Кому надо то, чтобы комиссии от роно поперли (А их тоже корми! У них рот
большой!), чтобы стали выяснять, отчего крадут, да отчего недоедают от своего
положенного детдомовцы, и отчего директорские звери-собаки вымахали ростом с телят.
Но Сашка только вздохнул, посмотрев в сторону, куда указывал Колькин кулак.
— Не-е… — произнес он задумчиво. — Все одно интересно. Горы интересно
посмотреть. Они небось выше нашего дома торчат? А?
— Ну и что? — опять спросил Колька, ему очень хотелось есть. Не до гор тут, какие бы
они ни были. Ему казалось, что через землю он слышит запах свежего хлеба.
Оба помолчали.
— Сегодня стишки учили, — вспомнил Сашка, которому пришлось отсиживать в
школе за двоих. — Михаил Лермонтов, «Утес» называется.
Сашка не помнил все наизусть, хоть стихи были короткие. Не то что «Песня про царя
Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»… Уф! Одно
название полкилометра длиной! Не говоря о самих стихах!
А из «Утеса» всего две строчки Сашка запомнил.

Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана…

— Про Кавказ, что ли? — скучно поинтересовался Колька.
— Ага. Утес же…
— Если он такой же дурной, как этот… — И Колька сунул кулаком опять в
фундамент. — Утес твой!
— Он не мой!
Сашка замолчал, раздумывая.
Он уже давно не о стихах думал. В стихах он ничего не понимал, да и понимать в них
особенно нечего. Если на сытый желудок читать, может, толк и будет. Вон лохматая в хоре
их мучает, а если бы без обеда не оставляли, они все давно бы из хора пятки намылили.
Нужны им эти песни, стихи… Поешь ли, читаешь, все одно о жратве думаешь. Голодной
куме все куры на уме!
— Ну и чего? — вдруг спросил Колька.
— Чево-чево? — повторил за ним Сашка.
— Чево он там, утес-то? Развалился аль нет?
— Не знаю, — сказал как-то по-глупому Сашка.
— Как не знаешь? А стихи?
— Чего стихи… Ну, там, эта… Как ее… Туча, значит, уперлась в утес…
— Как мы в фундамент?
— Ну, покемарила… улетела… Колька присвистнул.
— Все??
— Все.
— Ни фига себе сочиняют! То про цыпленка, то протучу…
— А я-то при чем! — разозлился теперь Сашка. — Я тебе сочинитель, что ли? — Но
разозлился не сильно. Да и сам виноват: размечтался, не слышал объяснения учительницы.
Он вдруг на уроке представил себе Кавказ, где все не так, как в их протухшем
Томилине.
Горы, размером с их детдом, а между ними повсюду хлеборезки натыканы. И ни одна
не заперта. И копать не надо, зашел, сам себе свешал, сам себе и поел. Вышел, а тут другая