Page 5 - Ночевала тучка золотая

оставили!
А вот обед там или ужин, тут по очереди не дадут съесть, схавают моментально
шакалы и следа не оставят. Тут уж они бросали копать, и вдвоем в столовку как на приступ
шли.
Никто не спросит, никто не поинтересуется: Сашка шамает или Колька. Тут они едины:
Кузьменыши. Если вдруг один, то вроде бы половинка. Но поодиночке их видели редко, да
можно сказать, что совсем не видели!
Вместе ходят, вместе едят, вместе спать ложатся.
А если бить, то бьют обоих, начиная с того, кто в эту нескладную минуту раньше
попадется.

2

Раскоп был в самом разгаре, когда вовсю пошли эти странные слухи о Кавказе.
Беспричинно, но настойчиво в разных концах спальни то тише, то сильней повторялось
одно и то же. Будто снимут детдом с их насиженного в Томилине места и скопом, всех до
единого, перекинут на Кавказ.
Воспитателей отправят, и дурака-повара, и усатую музыкантшу, и директора-
инвалида… («Инвалида умственного труда!» — произносилось негромко.) Всех отвезут,
словом.
Судачили много, пережевывали, как прошлогоднюю картофельную шелуху, но никто
не представлял себе, как возможно всю эту дикую орду угнать в какие-то горы.
Кузьменыши прислушивались к болтовне в меру, а верили и того меньше. Некогда
было. Устремленные, неистово долбили они свои шурфы.
Да и что тут трепать, и дураку понятно: против воли ни одного детдомовца увезти
никуда невозможно! Не в клетке же, как Пугачева, их повезут!
Сыпанут голодранцы во все стороны на первом же перегоне и лови, как воду решетом!
А если бы, к примеру, удалось кого из них уговорить, то никакому Кавказу от такой
встречи несдобровать; оберут до нитки, объедят до сучочка, по камешкам ихние Казбеки
разнесут… В пустыню превратят! В Сахару!
Так решали Кузьменыши и шли долбить.
Один из них железочкой ковырял землю, теперь она пошла рыхлая, сама отваливалась,
а другой — в ржавом ведерке оттаскивал породу наружу. К весне уперлись в кирпичный
фундамент дома, где помещалась хлеборезка.
Однажды сидели Кузьменыши в дальнем конце раскопа.
Темно-красный, с синеватым отливом кирпич старинного обжига крошился с трудом,
каждый кусочек кровью давался. На руках пузыри вздувались. Да и ломом таранить сбоку
оказалось не с руки.
В раскопе было не повернуться, сыпалась за ворот земля. Выедала глаза самодельная
коптилка в чернильном пузырьке, украденная из канцелярии.
Сперва-то была у них свечечка настоящая, восковая, тоже украденная. Но сами братья
ее и съели. Не вытерпели как-то, кишки переворачивались от голода. Посмотрели друг на
друга, на ту свечечку, маловато, но хоть что-нибудь. Рассекли надвое, да и сжевали, одна
веревочка несъедобная осталась.
Теперь коптил тряпочный шнурочек: в стене раскопа был сделан выем — Сашка
догадался — и оттуда мерцал синенько, свету было меньше, чем копоти.
Оба Кузьменыша сидели, отвалившись, потные, чумазые, коленки подогнуты под
подбородок.
Сашка спросил вдруг:
— Ну, что Кавказ? Трепятся?
— Трепятся, — отвечал Колька.
— Погонят, да? — Так как Колька не отвечал, Сашка опять спросил: — А тебе не