Page 57 - Ночевала тучка золотая

камень. Встав на четвереньки, как великую сладость, облизывали тот камень, никакой силой
не могли их оторвать.
Старшеклассники, если посудить, не намного переросли Кузьменышей, но отличались
от них внешним видом. Прическами отличались: у них, как в той песенке, уже вился
«чубчик, чубчик, чубчик кучерявый…». Они по-взрослому, втягивая в себя дым, курили. На
девочек смотрели презрительно: «бабы-дуры!» И цыкали через редкие зубы слюной наземь.
Зубы никак не хотели расти.
Особенно шепелявил Митек, его братья знали.
— Шегодня не вышпался, а как вштал, пошмотрел в штоловой, што дают, и вшпотел…
Над его шепелявостью смеялись, говорили: «Это Митек, который вшпотел, когда шъел
в штоловой швой ришовый шуп!"Так вот, на следующее утро, очень раненько, когда от
земли, от поля еще веет чистотой и легкостью и совсем мало пыли, прямо во двор въехала
зеленая новенькая машина „студебеккер“, вся в заграничных надписях — и на борту, и на
капоте, и на двери кабины. Борта у нее в кузове откидывались вовнутрь, и из них получались
такие решетчатые деревянные скамейки во всю длину машины.
Из кабины, громко хлопнув дверцей, выскочила молодая женщина в штанах, как у
мужчины, в ватнике и заломленной лихой фуражке. Но все ребята сразу увидели, что это
женщина, а через минуту уже знали, что ее зовут Вера.
Потом она приезжала каждое утро и отчего-то всегда смеялась, глядя, как колонисты
наперегонки переваливаются в кузов машины. Она была веселым человеком и покрикивала,
заливаясь от смеха: «Давай, мужики! Напружинься, счас вкалывать поедем! А то без вас
конвейер не ползет!"О том, что такое конвейер и как он ползет, ребята узнали позже, но в эту
шоферицу Веру, хоть и была она в мужчинской одежде и, что всего хуже, в штанах,
влюбились все колонисты поголовно. Они говорили о Вере проникновенно, каждый мечтая
втайне понравиться ей, а может, и жениться, когда вырастет. И каждый, конечно же, с этого
времени хотел быть, как Вера, шофером. Девочки тоже.
В первое же утро, как и предполагали братья, их попытались из машины турнуть. Тем
более что и другой малышни набилось много. Она потом набивалась каждый день, и каждый
день приходила воспитательница и вытаскивала зайцев, мечтавших проехать на машине до
завода. Обратно они были согласны топать пешком.
Но от зайцев отделывались, а от Кузьменышей не смогли. В два горла они завопили,
что они старшие, хоть и живут в младшей спальне, что они мало соли ели и что рост — это
еще не все.
Пожалуй, по одному их, как и остальных зайцев, все-таки выковыряли бы из машины,
но двоих, когда они держались друг за друга и блажили на всю колонию…
Махнули рукой, велели отправляться.
Вера, одобрительно посмеиваясь, проверила, все ли уселись, лукаво взглянула в
сторону Кузьменышей, залезла в кабину, крутанула стартером, с места рванула вперед. И
погнала.
Колонисты взвыли от такой пронизывающей и лихой езды. Восторженно заорали,
засвистели, заголосили в тридцать луженых глоток, а Вера, заливаясь от смеха и
оглядываясь, чтобы глазком одним в заднее стеклышко увидать своих разбойников, как она
их после называла, поддала еще.
Машина летела, а не ехала по белой наезженной дороге среди покрытых белой пылью
кустов, оставляя за собой длинный дымный хвост.
Так их и привезли в первый день, гикающую и воющую от наплыва чувств ребятню.
Из окошек конторы, из проходной завода выглядывали люди, говорили между собой:
«Колонистов привезли».
Вера выскочила из машины, сдвинула на затылок кепочку и крикнула, засмеявшись:
«Мужики! Вылазь! Счас поштучно вас сдавать под расписку буду!"Но никто их не
пересчитывал, не проверял. Вера уже на пустой машине въехала в большие железные ворота
на территорию, а ребят провели через узкую дверь проходной.