Page 64 - Ночевала тучка золотая

листья, гниль, не пропуская ничего лишнего. За этим строго следили две женщины,
поставленные в самый конец ленты.
Шелестящая, мягко изгибающаяся лента уползала под самый потолок, где из
специальных сеток на нее проливалась густая струя воды, вымывая остатки сора, всю грязь.
Лента скрывалась за железным массивным колпаком, из-под которого вырывался во
все стороны с шипеньем горячий пар. С обратной стороны колпака, из короткого хобота, в
широченный чан изрыгался вместе с паром резко пахнущий, красный, раскаленный поток
томата.
Стоять у конвейера целый день надоедало.
Но он, правда, и не работал целый день: то ленту заест, то помидоры запоздают… То
пар отключат или вообще энергию. А когда ленту не заедало, палки в нее вставляли!
И тогда ребята, в первую очередь Кузьменыши, торопились в дальний угол цеха, где
рядом с мойкой банок в отгороженных стальными барьерчиками котлах варили сливовый
джем.
На этот запах джема колонисты слетались, как пчелы на мед.
Кузьменыши так раньше многих других!
Икра баклажанная — «блаженная» — слов нет, хороша, ее хоть ведрами ешь, да только
приедается.
Яблочный соус кисловат, его быстро отвергли.
Фаршированный перец — тут фарша от пуза нажрешься — от случая к случаю готовят.
Но джем… Вот райское кушанье! Если в банку с головой влезешь, так всю и высосешь,
аж на пузе медок проступает!
Ни одна варка не обходилась без пристального наблюдения колониста.
Рослые евреи поднимались по гулким железным лесенкам на самый верх и
опрокидывали в котел тяжелые корзины со сливами, теми самыми, что теперь очищали во
дворе одни девочки.
Потом с тех же лесенок, вздрагивающих, позванивающих от тяжелых мужских шагов,
сыпали сахарный песок, с треском распарывая над котлом сероватые джутовые мешки и тут
же сбрасывая их на пол.
Колонисты подхватывали эти мешки, выгребали из них сахарные крошки.
А иной раз кто-то из грузчиков, будто невзначай, наклонял мешок за край котла, и
тогда манна небесная с неба просыпалась в подставленные ладони ребят: белая, сладчайшая
струйка!
Песок совали в рот и сосали, наслаждаясь. И в карманы набивали, так что осы и пчелы
вились потом роем за машиной.
Но самый торжественный миг наступал, когда начиналась разливка джема. Из узкой
горловины, густой, душистый, маслянисто-коричневый, он изливался в нагретые на пару
стеклянные банки, и если они невзначай лопались, колонисты подхватывали стекло, еще
ошпарива-юще горячее, с густыми подтеками тоже горячего джема, и быстро поедали его,
рискуя порезаться или обжечься. Но вот же чудо: никто никогда не порезался! И не обжегся!
Банки, заполненные джемом, закрывались сверкающими, как золото, жестяными
крышками. На подачу крышек (вот везуха) посадили Митька, того самого, который
«вшпотел от шупа». Здесь он тоже работал «вшпотевши», на зависть другим колонистам, от
своего такого особенного положения.
Весь процесс производства джема — от котла до склада — братья тщательно
проследили и знали наизусть. Это было не пустым любопытством.
Братья сообразили, что джем, особенно в закупоренных банках, может стать хорошим
подспорьем в голодную зиму. То есть о зиме они подумали позже, а пока возникло желание
стащить несколько банок для заначки. Для себя и, конечно, Регины Петровны с ее
мужичками.
На этот счет договорились и с простодушным Мить-ком. Как только в цехе оставались
он да закрывалыцик, а банки скапливались на длинном, обитом железом столе за спиной