Page 78 - Ночевала тучка золотая

то, что он жульничал, а помнилось, как флажками в морду тыкал парню, там, в Воронеже,
когда гнались за братьями с воем торгаши. Да и тут, в деревне, на незнакомой земле, кто, как
не Илья, привел их в свой дом… А провожая, предупредил, бегите, мол, отсюда, худо будет!
Говорить-то легко, а куда им бежать? Теперь-то, когда у них такой задел из банок с
джемом есть, другое дело!
Теперь их любая проводница за банку в тамбур примет, а то и в вагон! Не на колесе, не
в собачнике, а на полке барином поедут!
Братья, хоть друг на друга не смотрели, знали, чувствовали едино: все кругом горит, и
тот слеп и глуп, кто не чувствует, что огонь к колонистам подобрался… Подпекает уже!
Никто не спал в ту ночь. Братья тоже не спали.
Старшие в свою с развороченным полом спальню прибились. Глядели сумрачно в
глубокий подвал, открытый ими, холодный, крысиный запах шел оттуда.
Тоска подступала к сердцу от этой картины, замирало все внутри. Так, наверное,
замирает мышь-полевка, у которой поздней осенью, в преддверии голодной зимы, разорили
хлебное гнездо.
Кузьменыши не знали, но догадывались о подвале. Понимали, что для такого мощного
потока банок и хранилище нужно большое. Но не одобряли они такое хранение.
Вон подпольщики в тылу врага, и те по тройкам рассредоточены. А все для того, чтобы
меньше попадаться.
А шакалье, как шуровали скопом и прятали скопом, так скопом и попались
— все сразу потеряли!
Но братья этой ночью не о чужой, о своей заначке пеклись.
Было решено: как затихнет, рассовать свое богатство по мешкам да за спину и
пешедралом на станцию… На поезд! И — бежать, бежать, бежать! В свете пожара в эту ночь
им было особенно ясно. Про себя. Про свое спасение.
В полночь, когда колония, наконец, погрузилась в свой тяжкий неспокойный сон, если
не бессонницу, братья шмыгнули за дом, проскреблись в колючий лаз, он чего-то сегодня
особенно неудобен был, пробрались к берегу речушки.
Еще на подходе, из-за кустов увидели свет мелькающих фар, услышали мужские
голоса.
Сердце у обоих зачастило, дрожь проняла до пяток! Решили, что до их заначки
добрались, шуруют ее! Если уж отыскали в спальне под досками, отчего же не найти на
берегу?!
Но, приблизившись, поняли: заначка их ни при чем.
Как говорят: кто о чем, а вшивый о бане!
Просто солдаты на мотоциклах приехали, на берегу на отдых стали. Костра не жгли, а
подсвечивали друг другу фарами и матерились, возясь около своих машин. Даже на
расстоянии был слышен резкий запах бензина.
Разговоры же громко велись про какое-то ущелье, где их подкараулили бандиты и,
завалив дорогу камнями, расстреливали с горки.
Бойцы из ущелья выскочили, угробив мотоцикл с коляской, но одного из них
контузило в голову и плечо.
Теперь Кузьменыши разглядели и раненого бойца. Ему оказывали скорую помощь, а он
стонал, ругался, а потом закричал пронзительно, братья вздрогнули:
— Басмачи, сволочь! К стенке их! Как были сто лет разбойниками, так и остались
головорезами! Они другого языка не понимают, мать их так… Всех, всех к стенке! Не зазря
товарищ Сталин смел их на хрен под зад! Весь Кавказ надо очищать! Изменники родины!
Гитлеру продда-ли-сь!
Раненого перевязали, и он умолк, а бойцы, отойдя по нужде к кустам, стали говорить
разные разности про войну, которой уж конец виден, пусть и за горами! Про то, как им не
повезло — дружки осаждают Европу, а тут, курам на смех, приходится штурмовать дохлые
сакли в ущельях… Со старухами да младенцами воевать!