Page 74 - Ночевала тучка золотая
P. 74
Кто-то предложил вернуться в спальню старших мальчиков, где уже и так все было
перевернуто вверх дном.
Несколько раз прошли из угла в угол — безрезультатно. Собрались уходить, но тут в
наушниках у солдата запищало, указывая на малое присутствие металла.
Солдат провел своей «кастрюлей» на длинной ручке по комнате, потом снял наушники
и показал на дальний угол.
Принесли лом, стали отрывать толстую половую доску. Она не поддавалась.
Директор с сомнением смотрел на всю эту процедуру, бросил взгляд на часы. Спросил
солдата:
— Это не ошибка? — И уже к другим: — Это ведь непонятно, что происходит! Ну как
они, скажите, могли что-то сюда спрятать! У них ни инструмента… Ничего…
— Ладно, — согласился технолог и поправил металлические очки. — Это последнее.
Не найдем, закончим. Значит, твои молодцы ловчей нас!
— Или честней! — сказал директор. — И ничего они не украли!
— Кроме тех, шестнадцати…
— Кроме тех… — вздохнув, повторил директор.
Подросток из Раменского в это время с выражением читал стихи:
Кавказ подо мною.
Один в вышине Стою над снегами у края стремнины; Орел, с отдаленной поднявшись
вершины, Парит неподвижно со мной наравне…
Сашка сказал Кольке:
— Про товарища Сталина стихи!
— Как это? — не понял Колька. До него всегда медленно доходило.
Сашка рассердился, стал объяснять:
— Ну, он же на горе стоит… Один, как памятник, понимаешь? Он же великий, значит,
на горе и один… И орел, видишь, не выше его, боится выше-то, а наравне! А он, значит,
стоит, и на Советский Союз смотрит, чтобы всех-всех видно было! Понял?
Подросток продолжал читать:
…Там ниже мох тощий, кустарник сухой; А там уже рощи, зеленые сени, Где птицы
щебечут, где скачут олени.
А там уже люди гнездятся в горах..
В этом месте в зале почему-то наступила особенная, глухая тишина. Впрочем,
увлеченный чтец этого не замечал, он выкрикивал бойко знакомые стихи:
… И ползают овцы по злачным стремнинам, И пастырь нисходит к веселым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах, И нищий наездник таится в ущелье…
Раздался странный шелест по рядам. В зале вдруг от ряда к ряду стали передаваться
слова, но смысл их трудно было уловить. Понятно было одно: «Стихи-то про чеч-ню! Про
них! Про гадов!"Так возбудились, что забыли и поаплодировать. Колонисты аплодировали
сами себе.
…Доску наконец-то вскрыли, взвизгнули напоследок огромные гвозди, и глазам
комиссии открылась яма, подземелье, в глубине которого мерцали золотыми бликами
крышечки банок. Сколько их там было: сотни или тысячи, сразу невозможно было понять.
Банки были уложены кучками на землю, и на крышечках каждой из них стояла метка
хозяина: буква и цифра. Это чтобы потом не перепутать!
Технолог, кряхтя, спрыгнул в яму, поправил свои железные очки, осмотрелся, все не
верил, что такое может быть. Задрал голову к директору, попросил подать ему бумагу и
карандаш.
— Акт будем составлять! Тут у них товару поболе, чем на заводском нашем складе, —
сказал. — Оприходуем? Товарищ Мешков?
Петр Анисимович, сразу побледневший, с готовностью полез в портфель и достал
бумагу. Потухшим голосом произнес:
— Это ведь непонятно, что происходит…