Page 73 - Ночевала тучка золотая

оживились, когда директор, уже сойдя с трибуны, добавил, что колонисты народ,
безусловно, способный, артистический, и они приготовили для колхозников свой первый
самодеятельный концерт.
На сцену вышли мытищинские, человек двадцать. Воспитательница Евгения
Васильевна объявила песню о Сталине. Директор одобрительно кивнул. Хор грянул:
Лети, победы песня, до самого Кремля, Красуйся, край родимый, колхозные поля.
В колхозные амбары пусть хлеб течет рекой, Нам Сталин улыбнется победе грудовой…
Ребята из хора, те, что были впереди, вдруг пошли пританцовывать, изображая
колхозников, кружиться, и всем стало весело. Зал великодушно зааплодировал, а хор стал
неловко кланяться. Но так как аплодисменты не кончались, а петь по списку было нечего,
мытищинские стояли и ждали. Потом они, как по команде, выкинули правую ногу вперед и
запели: «Тум-та, тум-та, тум-та, тум-та…»
Раз в поезде одном сидел военный Обы-кно-вен-н-н-ный…
Купец и франт…
Директор поднялся и стал пробираться к выходу.
Ребята, конечно, поняли так, что «портфельчик» не захотел слушать не одобренную им
песню. Но причина была не в этом. Или — не только в этом.
Надо было срочно, об этом никто не знал, с шоферицей Верой доехать до колонии и
принять участие в обыске, по некоторым предположениям именно на территории колонии
были запрятаны банки с джемом, уворованные с завода.
Концерт был удобным поводом убрать колонистов, всех до одного из зданий
техникума, чтобы провести такой обыск. Провести и успеть вернуться. По завершении
концерта предполагалось, что колхозники в знак той же дружбы пригласят колонистов к себе
на ужин.
Кузьменыши, как и остальные ребята, ни о чем на этот раз не догадались. Даже
прозорливый Сашка был беспечен, его волновало лишь, когда им дадут выйти на сцену.
Оба вертелись в узенькой, похожей на коридор, комнатке за сценой, а воспитательница
Евгения Васильевна со списком выкликала очередных выступающих.
— Каширские… Быстрей! Быстрей! Люберецкие, готовы? Люблинские…
— А мы? Когда будем петь? — подступили к воспитательнице Кузьменыши.
— Как фамилия?
— Кузьмины!
— Оба?
— Что, оба?
— А по отдельности вас как?
— Мы по отдельности не бываем.
— Ага… — сказала воспитательница Евгения Васильевна. — Значит, семейный дуэт?
Ждите.
Братья посмотрели друг на друга и ничего не ответили. Хоть и семейными ни за что ни
про что обозвали! А вообще с Евгенией Васильевной — Евгешей — они встречались, да,
видать, та забыла. Случилось как-то, к Регине Петровне пришли, а там чай пьют втроем,
Евгеша эта и еще директор. Повернулись, смотрят, а Кузьменыши, как напоказ
выставленные, торчат посреди комнаты, а сразу уйти неудобно.
Регина Петровна рассмеялась и, указывая на них, говорит, вот, говорит, мои дружки,
отличить, кто есть кто, нельзя; и зовут их Кузьменыши. А по отдельности запоминать не
надо, все равно заморочат. — Ведь заморочите? — спросила она братьев. Те кивнули. Все
охотно засмеялись, а Регина Петровна тоже засмеялась, но не как остальные, которые
развлекались, а по-родственному, как своя.
Но Кузьменыши не стали о себе напоминать. Лишь бы про номер не забыли.
В это время несколько человек, в том числе технолог с завода, директор и солдат с
миноискателем, обшаривали техникумовский двор. Попадались железки, детали от каких-то
старых машин, но того, что искали, не было.