Page 106 - В списках не значился

Плужников видел, как она шла к дороге и укладывала там кирпичи. А потом поле
зрения перекрыли другие женщины, он потерял Мирру, нашел снова и снова потерял и
больше уже не мог определить, где она. Не мог, но все смотрел и смотрел, приходя в
отчаяние, что больше не увидит ее, и, не подозревая, что судьба на сей раз уберегла его от
самого жестокого и самого страшного.
Вечерело, когда появились конвоиры. До этого Мирра видела их лишь в отдалении: они
либо грелись у костра, либо жались к уцелевшим стенам. Сейчас они появились и забегали:
здоровые, продрогшие от безделья.
— Становись! Быстрее, быстрее, бабы!
Старшими были немцы, но они не торопились уходить от костра, а колонну строили
старательные охранники в серо-зеленых бушлатах, вооруженные винтовками с примкнутыми
штыками. Они исполнительно суетились вокруг медленно строившихся женщин, отдавая
команды на русском языке.
— Разберись по четыре!
Мирра старалась забраться в середину колонны, но женщины, выстраиваясь по
четверкам, невольно выталкивали ее, и вскоре она оказалась на левом фланге. Мирра с
отчаянием вновь полезла в толпу, а ей устало и ворчливо говорили, что она не из этой
четверки, и снова отодвигали туда, где никаких четверок не было, а была она одна.
— Почему толкотня? — сердито закричал рослый конвоир: он и старался больше всех,
и кричал чаще, чем остальные. — Разобраться по своим четверкам! Живо, бабы, живо!
— Мы разобрались, — сказал чей-то недовольный голос. — Да тут одна лишняя
оказалась.
— Какая лишняя? Откуда лишняя? Не может быть лишних. Разберись получше!
— Да вот…
Сердце Мирры забилось стремительно и отчаянно. Конвоир шел вдоль строя,
приближался к ней, и она заулыбалась ему из последних сил.
— Ты откуда взялась? — удивленно спросил конвоир, остановившись против нее.
— Из города. Не узнаете, что ли?
— Из города?
— Ну, пойдемте же, пойдемте! — с отчаянием выкрикнула Мирра, думая сейчас только
о том, что Плужников все видит. — Пойдемте, разве на ходу нельзя выяснить?
— Правда, идти пора! — недовольно зашумели женщины. — Весь день на холоду! И
чего к девчонке пристал: не убыль ведь, а прибыль!
— Прибыль?.. — озадаченно повторил конвоир. — Прибыль, значит? А откуда ты
взялась тут, прибыль?
Он вдруг схватил ее за ватник, рванул на себя: Мирра едва устояла на ногах.
— Подвальчиком пахнет? Подвальчиком?.. Господин обер-ефрейтор! Ах, зараза, ах,
стерва, выползла на божий свет? Господин обер-ефрейтор!
— Пойдемте, — задыхаясь, бормотала Мирра, а он тряс сильной рукой за ватник, и
голова ее беспомощно болталась из стороны в сторону. — Пойдемте. Прошу вас.
Пожалуйста…
— Откуда взялась? Откуда?
Он вдруг оставил ее и шустро побежал навстречу пожилому неторопливому немцу, что
шел к ним от головы колонны. И Мирра, постояв секунду, тут же пошла за ним, потому что
строй прикрывал ее от Плужникова. — Вот она, господин обер-ефрейтор. Вот она, лишняя.
Из подвалов, видать, вылезла.
Мирра уже не слышала, о чем он еще говорил. Она видела только мелкое,
незначительное лицо немолодого обер-ефрейтора, и это такое обычное усталое лицо было
для нее пугающе знакомым. Она еще боялась признаться в этом самой себе, она еще верила
во что-то, равное чуду, но чуда не было, а немец был. И не этот — с красным замерзшим
носом, — а тот, трясущийся, перепуганный, дрожащими руками перебиравший фотографии
собственных детей.