Page 70 - Завтра была война...

наоборот, стала изредка улыбаться классу, и кое-кто из класса — менее заметные, правда, —
стали улыбаться ей, и та вежливость, которую с таким единодушием потребовал однажды 9
"Б", постепенно становилась вежливостью формальной. Валентина Андроновна все чаще
оговаривалась, сбивалась на привычное «ты», а если с некоторыми и не оговаривалась, то
обозначала свое особое отношение особыми улыбками. Все входило в свою колею и должно
было в конце концов войти. Все было естественно и нормально.
Только в конце ноября в 9 "Б" ворвался красавец Юра из 10 "А". Ворвался, оставив
распахнутой дверь и не обратив внимания на доброго Семена Исааковича, обвел
расширенными глазами изумленный класс и отчаянно выкрикнул:
— Леонид Сергеевич вернулся домой!..
Все молчали. Искра медленно начала вставать, когда закричал Жорка Ландыс. Он
кричал дико, громко, на одной ноте и изо всех сил бил кулаками по парте. Артем хватал его
за руки, за плечи, а Жорка вырывался и кричал; Все повскакали с мест, о чем-то кричали,
расспрашивали Юрку, плакали, и никто уже не обращал внимания на старого учителя. А
математик сидел за столом, качал лысой головой, вытирал слезы большим носовым платком
и горестно шептал:
— Боже мой! Боже мой! Боже мой!
Ландыса кое-как успокоили. Он сидел за партой, стуча зубами, и машинально растирал
разбитые в кровь кулаки. Лена что-то говорила ему, а Пашка стоял рядом, держа обеими
руками железную кружку с водой. С ручки свисала цепочка. Пашка оторвал кружку от бачка
в коридоре.
— Тихо! — вдруг крикнул Артем, хотя шум уже стих, только плакали да шептались. —
Пошли. Мы должны быть настоящими. Настоящими, слышите?
— Куда? — шепотом спросила Зина, прекрасно понимая, о чем сказал Артем: просто ей
стало очень страшно.
— К нему. К Леониду Сергеевичу Люберецкому. Сколько раз они приближались к
этому дому с замершими навеки шторами! Сколько раз им приходилось собирать всю свою
волю для последнего шага, сколько раз они беспомощно топтались перед дверью,
бессознательно уступая первенство Искре! Но сегодня первым шел Артем, а перед дверью
остановилась Искра.
— Стойте! Нам нельзя идти. Мы даже не знаем, где тетя Вики. Что мы скажем, если он
спросит?
— Вот это и скажем, — обронил Артем и нажал кнопку звонка.
— Ну, Артем, ты железный, — вздохнул Пашка. Никто не открыл дверь, никто не
отозвался, и Артем не стал еще раз звонить. Вошел в дом, и все пошли следом. Шторы были
опущены, и поэтому они не сразу заметили Люберецкого. Он сидел в столовой,
ссутулившись, положив перед собой крепко сцепленные руки. Когда они вразнобой
поздоровались с ним, он поднял голову, обвел их напряженным, припоминающим взглядом,
задержался на Искре, кивнул. И опять уставился мимо них, в пространство.
— Мы друзья Вики, — тихо сказала Искра, с трудом выговорив имя.
Он коротко кивнул, но, кажется, не расслышал или не понял. Искра с отчаянием
посмотрела на ребят.
— Мы хотели рассказать. Мы до последнего дня были вместе. А в воскресенье ездили в
Сосновку.
Нет, он их не слышал. Он слушал себя, родные голоса, звучащие в нем, свои
воспоминания, какие-то отрывочные фразы, отдельные слова, которые теперь помнил только
он один. И ребята совсем не мешали ему: наоборот, он испытывал теплое чувство оттого, что
они не забыли его Вику, что пришли, что готовы что-то рассказать. Но сегодня ему не нужны
были их рассказы: ему пока хватало той Вики, которую он знал.
А ребятам стало не по себе, словно они проявили какую-то чудовищную бестактность и
теперь хозяин лишь из вежливости терпит их присутствие. Им хотелось уйти, но уйти вот
так, вдруг, ничего не рассказав и ничего не услышав, было невозможно, и они только