Page 8 - А зори здесь тихие

8

– Пусть, Рита, пусть что хочет думает!
Рита опомнилась: правильно. Пусть любую грязь сочиняет, лишь бы помалкивала, не
мешала, Васкову бы не донесла. Занудит, запилит – света невзвидишь. Пример был: двух
подружек из второго отделения старшина за рекой поймал. Четыре часа – с обеда до ужина –
мораль читал: устав наизусть цитировал, инструкции, наставления. Довел девчонок до
третьих слез: не то что за реку – со двора выходить зареклись.
Но Кирьянова пока молчала.
Стояли безветренные белые ночи. Длинные – от зари до зари – сумерки дышали густым
настоем наливающихся трав, и зенитчицы до вторых петухов пели песни у пожарного сарая.
Рита таилась теперь только от Васкова, исчезала через две ночи на третью вскоре после
ужина и возвращалась перед подъемом.
Эти возвращения Рита любила больше всего. Опасность попасться на глаза патрулю
была уже позади, и теперь можно было спокойно шлепать босыми ногами по холодной до
боли росе, забросив связанные ушками сапоги за спину. Шлепать и думать о свидании, о
жалобах матери и о следующей самоволке. И оттого, что следующее свидание она может
планировать сама, не завися или почти не завися от чужой воли, Рита была счастлива.
Но шла война, распоряжаясь по своему усмотрению человеческими жизнями, и судьбы
людей переплетались причудливо и непонятно. И, обманывая коменданта тихого 171-го
разъезда, младший сержант Маргарита Осянина и знать не знала, что директива имперской
службы СД за № С219/702 с грифом «ТОЛЬКО ДЛЯ КОМАНДОВАНИЯ» уже подписана и
принята к исполнению.

3

А зори здесь были тихими-тихими.
Рита шлепала босиком: сапоги раскачивались за спиной. С болот полз плотный туман,
холодил ноги, цеплялся за одежду, и Рита с удовольствием думала, как сядет перед
разъездом на знакомый пенек, наденет сухие чулки и обуется. А сейчас торопилась, потому
что долго ловила попутную машину. Старшина же Васков вставал ни свет ни заря и сразу
шел щупать замки на пакгаузе. А Рита как раз туда должна была выходить: пенек ее был в
двух шагах от бревенчатой стены сарая, за кустами.
До пенька осталось два поворота, потом напрямик через ольшаник. Рита миновала
первый поворот и – замерла: на дороге стоял человек.
Он стоял, глядя назад: рослый, в пятнистой плащ-палатке, горбом выпиравшей на
спине. В правой руке он держал продолговатый, туго обтянутый ремнями сверток; на груди
висел автомат.
Рита шагнула в куст; вздрогнув, он обдал ее росой, но она не почувствовала. Почти не
дыша, смотрела сквозь редкую листву на чужого, недвижимо, как во сне, стоявшего на ее
пути.
Из лесу вышел второй, чуть пониже, с автоматом на груди и с точно таким же тючком в
руке. Они молча пошли прямо на нее, неслышно ступая высокими шнурованными
башмаками по росистой траве.
Рита сунула в рот кулак, до боли стиснула его зубами. Только не шевельнуться, не
закричать, не броситься напролом через кусты! Они прошли рядом: крайний коснулся
плечом ветки, за которой она стояла. Прошли молча, беззвучно, как тени. И скрылись.
Рита обождала: никого. Осторожно выскользнула, перебежала дорогу, нырнула в
кусты, прислушалась.
Тишина.
Задыхаясь, ринулась напролом: сапоги били по спине. Не таясь, пронеслась по поселку,
забарабанила в сонную, наглухо заложенную дверь:
– Товарищ комендант! Товарищ старшина!..
Наконец открыли. Васков стоял на пороге – в галифе, тапочках на босу ногу, в нижней