Page 229 - Два капитана

эти документы и письма. Он убедил вас, что в письме
речь идет не о нем, а о каком-то фоне. Пускай же он и
меня убедит.
— Делай что хочешь,— уныло сказал Кораблев.
Я ушел. Он не тронулся с места, так и остался у печ­
ки, усталый и в полном отчаянии. Мы оба были в отча­
янии, но у меня к этому чувству присоединялось какое-то
хладнокровное бешенство, а он был в безнадежной
усталости, старый и совершенно один в пустой, холодной
квартире.
Г лава двадцать четвертая
КЛЕВЕТА
Легко сказать: я пойду к нему и попрошу его пока­
зать эти письма. Мне тошно было и думать об этом.
В самом деле, станет он говорить со мной! Он спустит
меня с лестницы — и вся недолга. Не стану же я драть­
ся с ним. Он все-таки больной и старый.
Я бы не пошел. Но одна мысль не оставляла меня:
Катя.
У меня начинала болеть голова, когда я вспоминал,
как сурово она отвернулась от меня на похоронах. Те­
перь мне было ясно, почему она сделала это: Николай
Антоныч уверил ее, что я во всем виноват.
Я представлял себе, как он разговаривает с нею, и
сердце у меня так и ходило. «А, у твоего друга такая
превосходная память. Почему же до поездки в Энск он
ни разу не вспомнил об этих письмах?»
В самом деле, как мог я забыть о них? Я, который
был так поражен ими в детстве? Я, читавший их на­
изусть в поездах между Энском и Москвою? Забыть об
этих письмах, как будто с далеких звезд упавших в наш
маленький город?
У меня было только одно объяснение — судите сами,
верное или нет.
Когда Катя рассказывала мне историю своего отца,
когда я рассматривал его на старых фото, в кителе с
погонами, в фуражке с белым, поднятым сзади чехлом,
когда я читал его книги, мне всегда казалось, что это
было очень давно, во всяком случае за много лет до того,
как я уехал из Энска. А письма — это было мое детство,
то есть совсем другое время. Мне просто не пришло в
226