Page 224 - Два капитана

рушка и Катя — стоят вокруг носилок, на которых лежит
Марья Васильевна. Потом кто-то вышел, дверь на мгно­
вение осталась открытой, и я увидел, что это совсем не
так, что никаких носилок уже нет и что-то белое с чер­
ной головой лежит на низком диване, и перед этим бе­
лым с черной головой кто-то, тоже в белом, стоит на
коленях. Я увидел еще голую руку, свесившуюся с дива­
на,— и дверь захлопнулась. Потом раздался тонкий хрип­
лый крик — и сестра, записывавшая больных, останови­
лась, замолчала и снова стала записывать и объяснять.
Не знаю, как я понял это, но я понял, что это кричал
Николай Антоныч. Таким тонким голосом! Как ребенок!
Пожилая сестра вышла из дверей и с неестественным
деловым видом стала разговаривать с каким-то молодым
парнем, который мял в оуках шапку. Она посмотрела на
меня — потому что я пришел с Ниной Капитоновной,—
но сразу же отвела глаза. И я понял, что Марья Ва­
сильевна умерла.
Потом я слышал, как сестра сказала кому-то: «Жалко,
красивая». Но это было уже совсем как во сне, и, может
быть, это сказала не она, а кто-нибудь другой, когда
Катя и старушка вышли из этой комнаты, в которой она
умерла.

Г лава двадцать третья
СНОВА ПРАВИЛА. ЭТО НЕ ОН

Это были очень грустные дни, и мне не хочется по­
дробно писать о них, хотя и помню каждый разговор,
каждую встречу, едва \и не каждую мысль. Это были
дни. от которых как бы большая тень ложится на мою
жизнь.
Сразу после похорон Марьи Васильевны я засел за
работу. Мне кажется, было какое-то чувство самосохра­
нения в том отчаянном упорстве, с которым я занимался,
заставляя себя не думать ни о чем. Если бы Петька
снова спросил меня, есть ли в моей жизни какой-нибудь
поступок, по которому можно судить, что из меня выйдет
летчик, я снова ответил бы ему «да» — и на этот раз с
большим основанием.
Это было нелегко, особенно если представить себе,
что на похоронах Марьи Васильевны я подошел к Кате
и она отвернулась.
221