Page 30 - Два капитана
P. 30

церкви,  я  понял,  что  он  умер  Вечером  Петровна  повела
        нас  в  церковь,  чтобы  мы  «помолились  во  здравие»,  как
        она  сказала.
           Очень  странно,  но,  прожив  в  деревне  три  месяца,  я
        почти  никого  не  знал,  кроме  нескольких  мальчишек,  с
        которыми  катался  на  лыжах.  Я  никуда  не  ходил,  стесня­
        ясь  своей  немоты.  И  вот  теперь,  в  церкви,  я  увидел  всю
        нашу  деревню — толпу  женщин  и  стариков,  бедно  одетых,
        молчаливых  и  таких  же  невеселых> как  мы.  Они  стояли  в

        темноте,— только  спереди,  где  протяжно  читал  поп,  горе­
        ли  свечи.  Многие  вздыхали  и  крестились.
           «Господи,  помилуй»,— без  конца  повторял  поп.  Изо
        рта  у  него  шел  пар,  а  из  кадила,  которым  он  помахи­
        вал,— синеватый  дымок.  И  мне  казалось,  что  все,  так  же
        как  и  я,  не  молятся,  а  просто  смотрят  на  этот  дымок,
        как  он  поднимается  струйками,  кружится  и  несется  вверх,
        к  синему,  замерзшему  окну.  Должно  быть,  я  забыл  об
        отце.  Но  вдруг  Петровна  сердито  толкнула  меня  в  спи­
        ну— до  сих  пор  не  знаю  за  что,— и  в  эту  минуту  я
        вспомнил  его  и  понял,  что он умер.
           Все  вздыхали  и  крестились,  потому  что  он  умер,  и мы
        с  сестрой  стояли  здесь,  в  темноте  церкви,  потому  что  он
        умер,  и  Петровна  сердито  толкнула  меня,  потому  что  он
        умер.  Мы  стоим  и  «молимся  во  здравие»,  потому  что  он
        умер.
           Петровна  взяла  сестру  к  себе,  а  я  вернулся  домой  и
        долго  сидел,  не  зажигая  огня.  Черные  тараканы,  которых
        бабка  нарочно — на  счастье — принесла  к  нам,  шуршали
        на  холодной  плите.  Я  ел  картошку  и  плакал.
           Умер,  и  я  его  никогда  не  увижу!  Вот  его  выносят  из
        присутствия,  из  той  комнаты,  где  мы  с  матерью  подавали
        прошение...  Я  перестал  есть  и  стиснул  зубы,  вспомнив
        этот  холодный  голос  и  руку  с  длинными,  сухими  пальца­
        ми,  в  которой  медленно  качались  очки.  Подожди  же!
        Я  тебе  отплачу!  Когда-нибудь  ты  мне  будешь  кланяться,
        а  я  отвечу:  «Голубчик,  суд  разберет...»  Вот  гроб  несут по
        коридору,  а  мимо  пробегают  сторожа  с  бумагами,  и  никто
        не  видит,  не  хочет  видеть,  что  его  несут.  Только  тетя
        Даша  идет  навстречу  в  длинном  черном  платке,  как  мо­
        нашка.  Идет  и  крестится  и  плачет.  Но  вот  мы  останав­
        ливаемся,  кто-то  стоит  у  дверей,  гроб  качается  ла  руках
        и  опускается  на  пол.  Мать  кланяется,  и  я  вижу  снизу,
        как  дрожат  у нее  губы...
                                  27
   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35