Page 25 - Два капитана

Честно сознаюсь — до сих пор не знаю точного смысла
этого выражения, но помню, что мы с сестрой сразу по­
няли, что нашему гостю грозит какая-то опасность, и, не
сговариваясь, решили, что никому и ни за что не ска­
жем о нем ни слова. Разумеется, мне легче было промол­
чать, чем Сане.
Иван Иваныч сидел на лежанке, подложив под себя
руки, и слушал, а она болтала. Все уже было рассказано:
отца забрали в тюрьму, мы подавали прошение, мать
привезла нас и уехала в город, я — немой, бабка Петров­
на живет второй дом от колодца, и у нее тоже есть бо­
рода, только поменьше и седая.
— Ах вы, мои милые! — сказал Иван Иваныч и легко
соскочил с лежанки.
У него были светлые глаза, а борода черная и глад­
кая. Сперва мне было слранно, что он делает руками так
много лишних движений; так и казалось, что он сейчас
возьмет себя за ухо через голову или почешет подошву.
Но скоро я привык к нему. Разговаривая, он вдруг брал
в руки какую-нибудь вещь и начинал подкидывать ее
или ставить на руку, как жонглер.
В первый же день он показал нам множество интерес­
ных затей. Он сделал из спичек, коры и головки лука
какого-то смешного зверя, напоминавшего кошку, а из
хлебного мякиша — мышку, и кошка ловила мышку и
мурлыкала, как настоящая кошка. Он показывал фокусы:
глотал часы, а потом вынимал их из рукава; он научил
нас печь картошку на палочках — словом, эти дни, кото­
рые он провел у нас, мы с сестрой не скучали.
— Ребята, а ведь я доктор,— однажды сказал он.—
Говорите: что у кого болит? Сразу вылечу.
Мы были здоровы. Но он почему-то не захотел идти
к старосте, у которого заболела дочка.
Но в такой позиции
Я боюся, страх,
Чтобы инквизиции
Не донес монах,—
сказал он и засмеялся.
От него я впервые услышал стихи. Он часто говорил
стихами, даже пел их или бормотал, подняв брови и сидя
по-турецки перед огнем.
Сперва ему, кажется, нравилось, что я ни о чем не
могу его спросить, особенно когда он по ночам просы-
22