Page 32 - Два капитана

Минька, в кепке с золотыми буквами, в синей, уже
изрядно потрепанной курточке, стоял, как прежде, на
лесенке, отважно и небрежно поглядывая на пассажиров.
Бородатый капитан-рулевой глухо говорил в трубку:
«Стоп! Вперед!» и «Стоп! Задний ход!» Палуба таинст­
венно дрожала. Мы возвращались в город. Мать везла
нас домой — похудевшая, помолодевшая, в новом пальто
и новом цветном платке...
Я часто думал зимой, как она будет поражена, услы­
шав, что я говорю. А она только обняла меня и засмея­
лась. Она стала совсем другая за зиму. Все время она
думала о чем-то — это я сразу узнавал по живым дви­
жениям лица — и то расстраивалась молча, про себя, то
улыбалась. Петровна решила, что она сходит с ума, и,
ахнув, однажды спросила ее об этом. Мать улыбнулась и
сказала, что нет.
Мы пошли в лес драть лыко для Петровны, которая
плела лапти на продажу, и мать запомнилась мне такой,
какой она была в этот день: черноволосая, крепкая, бело­
зубая, в цветном платке, повязанном на груди крест-на­
крест; она наклонялась, ловко срезала деревце и, оборвав
ветки, надкусив комель, одним движением сдирала лыко.
Она и меня хотела научить, но ничего не вышло, и я
только порезал палец.
Потом я спрятался в кустах и долго сидел задумав­
шись, слушая, как наперебой щебечут птицы, и погляды­
вая на мать, которая уходила от меня все дальше.
И вдруг она запела:
Приехали торгаши за задние ворота.
Кобылушку продала — белил я себе взяла;
Я коровушку продала — румян я себе взяла;
Подойничек продала — сурьмы я себе взяла.
Солнце осветило кусты* и она выпрямилась, раскрас­
невшаяся, с блестящими глазами. Тут что-то было!
При нас она редко вспоминала отца. Но каждый раз,
когда она ласково говорила со мной, я знал, что она ду­
мала о нем. Сестру она всегда любила...
На пароходе она все думала — поднимала брови, по­
качивала головой — должно быть, спорила с кем-то в уме.
Я тоже думал и думал: мне представлялось, с какой важ­
ностью я буду разгуливать по двору и вдруг небрежно
скажу что-нибудь, как будто всегда умел говорить.
29