Page 39 - Два капитана
P. 39
Она сидит за тем же столом и слушает его как зача
рованная. Она чинит рубашки — отцовские рубашки,—
и я знаю, для кого она их чинит. С предчувствием ка
кой-то беды я поднимаю глаза на ее бледное лицо, на
черные волосы с пробором посередине, на тонкие руки —
и возвращаюсь к своим палочкам... Очень хочется про
вести хоть одну длинную черту вдоль строчки, вышел бы
прекрасный забор, но... нельзя! Палочки должны быть
«попиндикулярны».
— Между тем моя мать,— продолжал Гаер,— стада
заметно подаваться в сторону доброхотных подаяний.
Что же я сделал? Сознавая, что для моего развития это
является безусловным минусом, я обратился к моему
дяде, незабвенной памяти Никите Зуеву, и попросил его
повлиять на мать...
Сотый раз я слышу про этого незабвенной памяти
дядю, и мне представляется, как старый жирный человек
с таким же угреватым лицом приезжает на розвальнях
из деревни, снимает желтую шубу и входит, отряхивая
снег и крестясь на икону. Он бьет мать, а маленький
Гаер Кулий стоит и спокойно смотрит, как бьют его
мать.
Палочки, палочки... Но забор уже давно нарисован, и
хотя я отлично знаю, что мне сейчас попадет, я быстро
рисую над забором солнце, птиц, облака. Продолжая го
ворить, Гаер косится на меня, я торопливо закрываю
солнце и птиц рукавом. Поздно! Он берет в руки мою
тетрадку. Он поднимает брови. Я встаю.
— А вот теперь посмотрите, Аксинья Федоровна, чем
занимается ваш любезный сынок!
И моя мать, которая никогда не била детей, пока был
жив отец, берет меня за ухо и стучит моей головой о
стол.
Бывали и другие вечера: случалось, что мой будущий
отчим читал вслух. И как не похожи были эти чтения на
наши с Петькой Сковородниковым в Соборном саду!
Гаер читал всегда одну и ту же книгу: «Из дневника
артурца», с таким стихотворением, напечатанным на об
ложке:
Ныне полный кавалер,
Защищая царя и отечество,
Шкуры своей не жалел,
Пять ран и две контузии получил,
Но хорошо и врага проучил.
36