Page 245 - Айвенго

Тем временем герольд говорил Ревекке следующее:
- Девица,благородный и преподобный владыка гроссмейстер приказал спросить: есть
ли у тебя заступник, желающий сразиться в сей день от твоего имени, или ты признаешь себя
справедливо осуждённой на казнь?
- Скажите гроссмейстеру,- отвечала Ревекка,- что я настаиваю на своей невиновности,
не признаю,что я заслуживаю осуждения, и не хочу сама быть повинна в пролитии
собственной крови. Скажите ему, что я требую отсрочки, насколько то допускается его
законами,и подожду, не пошлёт ли мне заступника милосердный бог, к которому взываю в
час моей крайней скорби. Но если по прошествии назначенного срока не будет мне
защитника, то да свершится святая воля божия!
Герольд воротился к гроссмейстеру и передал ответ Ревекки.
- Сохрани боже,- сказал Лука Бомануар,- чтобы кто-нибудь мог пожаловаться на нашу
несправедливость, будь то еврей или язычник! Пока вечерние тени не протянутся с запада на
восток, мы подождём, не явится ли заступник этой несчастной женщины. Когда же солнце
будет клониться к закату, пусть она готовится к смерти.
Герольд сообщил Ревекке эти слова гроссмейстера. Она покорно кивнула головой,
сложила руки на груди и подняла глаза к небу, как будто искала там помощи,на которую
едва ли могла рассчитывать на земле. В эту страшную минуту она услышала голос
Буагильбера. Он говорил шёпотом, но она вздрогнула, и его речь вызвала в ней гораздо
большую тревогу, чем слова герольда.
- Ревекка, - сказал храмовник, - ты слышишь меня?
- Мне до тебя нет дела, жестокосердный,- отвечала несчастная девушка.
- Да, но ты понимаешь, что я говорю?- продолжал храмовник.- Я сам пугаюсь звуков
своего голоса и не вполне понимаю, где мы находимся и для какой цели очутились здесь.Эта
ограда,ристалище,стул, на котором ты сидишь, эти вязанки хвороста… Я знаю, для чего всё
это, но не могу себе представить, что это действительность, а не страшное видение. Оно
наполняет ум чудовищными образами, но рассудок не допускает их возможности.
- Мой рассудок и все мои чувства,-сказала Ревекка,-убеждают меня, что этот костёр
предназначен для сожжения моего тела и открывает мне мучительный, но короткий переход
в лучший мир.
- Это всё призраки, Ревекка, и видения, отвергаемые учением ваших же саддукейских
мудрецов.Слушай,Ревекка, - заговорил Буагильбер с возрастающим одушевлением,- у тебя
есть возможность спасти жизнь и свободу,о которой и не помышляют все эти негодяи и
ханжи. Садись скорей ко мне за спину, на моего Замора, благородного коня, ещё ни разу не
изменившего своему седоку. Я его выиграл в единоборстве против султана
трапезундского.Садись,говорю я, ко мне за спину, и через час мы оставим далеко позади
всякую погоню. Тебе откроется новый мир радости,а мне- новое поприще для славы.Пускай
произносят надо мной какие им угодно приговоры- я презираю их! Пускай вычёркивают имя
Буагильбера из списка своих монастырских рабов- я смою кровью всякое пятно, каким они
дерзнут замарать мой родовой герб!
- Искуситель,- сказала Ревекка,- уйди прочь! Даже и в эту минуту ты не в силах ни на
волос поколебать моё решение. Вокруг меня только враги, но тебя я считаю самым
страшным из них. Уйди, ради бога!
Альберт Мальвуазен, встревоженный и обеспокоенный их слишком продолжительным
разговором, подъехал в эту минуту, чтобы прервать беседу.
- Созналась она в своём преступлении,- спросил он у Буагильбера, - или всё ещё
упорствует в отрицании?
- Именно, упорствует и отрекается,- сказал Буагильбер.
- В таком случае,благородный брат наш,- сказал Мальвуазен,- тебе остаётся лишь
занять твоё прежнее место и подождать до истечения срока. Смотри, тени уже начали
удлиняться. Пойдём, храбрый Буагильбер, надежда нашего священного ордена и будущий
наш владыка.