Page 10 - Ася

ей вдруг вошло в голову: быть домовитой и степенной, как Доротея. Словом, она являлась
мне полузагадочным существом. Самолюбивая до крайности, она привлекала меня, даже
когда я сердился на нее. В одном только я более и более убеждался, а именно в том, что она
не сестра Гагина. Он обходился с нею не по-братски: слишком ласково, слишком
снисходительно и в то же время несколько принужденно.
Странный случай, по-видимому, подтвердил мои подозрения.
Однажды вечером, подходя к винограднику, где жили Гагины, я нашел калитку
запертою. Недолго думавши добрался я до одного обрушенного места в ограде, уже прежде
замеченного мною, и перескочил через нее. Недалеко от этого места, в стороне от дорожки,
находилась небольшая беседка из акаций; я поравнялся с нею и уже прошел было мимо…
вдруг меня поразил голос Аси, с жаром и сквозь слезы произносивший следующие слова:
– Нет, я никого не хочу любить, кроме тебя, нет, нет, одного тебя я хочу любить – и
навсегда.
– Полно, Ася, успокойся, – говорил Гагин, – ты знаешь, я тебе верю.
Голоса их раздавались в беседке. Я увидал их обоих сквозь негустой переплет ветвей.
Они меня не заметили.
– Тебя, тебя одного, – повторила она, бросилась ему на шею и с судорожными
рыданиями начала целовать его и прижиматься к его груди.
– Полно, полно, – твердил он, слегка проводя рукой по ее волосам.
Несколько мгновений остался я неподвижным… Вдруг я встрепенулся. «Подойти к
ним?.. Ни за что!» – сверкнуло у меня в голове. Быстрыми шагами вернулся я к ограде,
перескочил через нее на дорогу и чуть не бегом пустился домой. Я улыбался, потирал руки,
удивлялся случаю, внезапно подтвердившему мои догадки (я ни на одно мгновенье не
усомнился в их справедливости), а между тем на сердце у меня было очень горько.
«Однако, – думал я, – умеют же они притворяться! Но к чему? Что за охота меня морочить?
Не ожидал я этого от него… И что за чувствительное объяснение?»

VII

Я спал дурно и на другое утро встал рано, привязал походную котомочку за спину и,
объявив своей хозяйке, чтобы она не ждала меня к ночи, отправился пешком в горы, вверх по
течению реки, на которой лежит городок З. Эти горы, отрасли хребта, называемого Собачьей
спиной (Hundsrück), очень любопытны в геологическом отношении; в особенности
замечательны они правильностью и чистотой базальтовых слоев; но мне было не до
геологических наблюдений. Я не отдавал себе отчета в том, что во мне происходило; одно
чувство было мне ясно: нежелание видеться с Гагиными. Я уверял себя, что единственной
причиной моего внезапного нерасположения к ним была досада на их лукавство. Кто их
принуждал выдавать себя за родственников? Впрочем, я старался о них не думать; бродил не
спеша по горам и долинам, засиживался в деревенских харчевнях, мирно беседуя с
хозяевами и гостями, или ложился на плоский согретый камень и смотрел, как плыли облака,
благо погода стояла удивительная. В таких занятиях я провел три дня, и не без
удовольствия, – хотя на сердце у меня щемило по временам. Настроение моих мыслей
приходилось как раз под стать спокойной природе того края.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо
сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором
слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три дня, – все: тонкий запах смолы по лесам,
крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на
песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с
почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно
вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки,
скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами,
молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…