Page 8 - Ася

двумя толстыми столбами внизу, острой черепичной кровлей и протянутым в виде клюва
воротом на чердаке казался огромной, сгорбленной птицей.
– Ася! – крикнул Гагин, – ты здесь?
Освещенное окошко в третьем этаже стукнуло и отворилось, и мы увидали темную
головку Аси. Из-за нее выглядывало беззубое и подслеповатое лицо старой немки.
– Я здесь, – проговорила Ася, кокетливо опершись локтями на оконницу, – мне здесь
хорошо. На тебе, возьми, – прибавила она, бросая Гагину ветку гераниума, – вообрази, что я
дама твоего сердца.
Фрау Луизе засмеялась.
– Н. уходит, – возразил Гагин, – он хочет с тобой проститься.
– Будто? – промолвила Ася, – в таком случае дай ему мою ветку, а я сейчас вернусь.
Она захлопнула окно и, кажется, поцеловала фрау Луизе. Гагин протянул мне молча
ветку. Я молча положил ее в карман, дошел до перевоза и перебрался на другую сторону.
Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью на сердце, как
вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах. Я остановился и
увидал возле дороги небольшую грядку конопли. Ее степной запах мгновенно напомнил мне
родину и возбудил в душе страстную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским
воздухом, ходить по русской земле. «Что я здесь делаю, зачем таскаюсь я в чужой стороне,
между чужими?» – воскликнул я, и мертвенная тяжесть, которую я ощущал на сердце,
разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой совсем в другом
настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассерженным и долго не мог
успокоиться. Непонятная мне самому досада меня разбирала. Наконец, я сел и, вспомнив о
своей коварной вдове (официальным воспоминанием об этой даме заключался каждый мой
день), достал одну из ее записок. Но я даже не раскрыл ее; мысли мои тотчас приняли иное
направление. Я начал думать… думать об Асе. Мне пришло в голову, что Гагин в течение
разговора намекнул мне на какие-то затруднения, препятствующие его возвращению в
Россию… «Полно, сестра ли она его?» – произнес я громко.
Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели,
облокотившись локтем на подушку, и снова думал об этой «капризной девочке с натянутым

смехом…» «Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине, 11 – шептал я, –
да; и она ему не сестра…»
А записка вдовы преспокойно лежала на полу, белея в лучах луны.

V

На следующее утро я опять пошел в Л. Я уверял себя, что мне хочется повидаться с
Гагиным, но втайне меня тянуло посмотреть, что станет делать Ася, так же ли она будет
«чудить», как накануне. Я застал обоих в гостиной, и, странное дело! – оттого ли, что я
ночью и утром много размышлял о России, – Ася показалась мне совершенно русской
девушкой, да, простою девушкой, чуть не горничной. На ней было старенькое платьице,
волосы она зачесала за уши и сидела, не шевелясь, у окна да шила в пяльцах, скромно, тихо,
точно она век свой ничем другим не занималась. Она почти ничего не говорила, спокойно
посматривала на свою работу, и черты ее приняли такое незначительное, будничное
выражение, что мне невольно вспомнились наши доморощенные Кати и Маши. Для
довершения сходства она принялась напевать вполголоса «Матушку, голубушку». Я глядел
на ее желтоватое, угасшее личико, вспоминал о вчерашних мечтаниях, и жаль мне было чего-
то. Погода была чудесная. Гагин объявил нам, что пойдет сегодня рисовать этюд с натуры; я
спросил его, позволит ли он мне провожать его, не помешаю ли я ему?
– Напротив, – возразил он, – вы мне можете хороший совет дать.

11 Знаменитая фреска «Триумф Галатеи» работы Рафаэля.