Page 49 - Этюды о ученых

«СИСТЕМА – СРЕДСТВО, А НЕ ЦЕЛЬ»

Имя великого натуралиста XIX века Жоржа Кювье школьники наших дней чаще всего
называют, как ни странно, в связи с его ошибками. У него действительно были чудовищные
ошибки. Он не верил в эволюцию животного мира. Он написал страстную книжку
«Рассуждения о переворотах на поверхности земного шара», в которой выдвинул свою
знаменитую теорию катастроф – её-то и поминают в школе. Однако замечательный
советский геолог и палеонтолог академик А. А. Борисяк во вступительной статье к
советскому изданию этой «насквозь ошибочной» книги написал так: «…мы стоим в
известной мере на точке зрения противников Кювье, которые признавали эволюцию, а не
постоянство видов, и длительное изменение поверхности земли, а не внезапные катастрофы.
И тем не менее современная наука и сама эволюционная теория опирается на работы Кювье,
а не на эволюционистов-натурфилософов его времени… Кювье подготовил результаты,
которых он не предвидел… он вёл туда, куда сам не хотел идти».
Это плохо, когда учёный ошибается. Но можно только пожелать всякому вступающему
в мир науки ошибаться так, как ошибался Жорж Кювье.
Худой рыжий мальчик с птичьей грудью, малоподвижный, сторонящийся сверстников,
всё сидел в уголке, рисовал жуков, читал ночи напролёт – примерный ученик гимназии,
тихий острослов, умница. Потом академия в Штутгарте, и снова он само прилежание,
лунатик, застывший у свечи с книгой в руках; «ни величина, ни число фолиантов не могли
остановить его ежеминутного чтения», – вспоминал друг его юности.
Буквально с детских лет Кювье отличают феноменальная трудоспособность и
разнообразные таланты: он хорошо рисовал, ловко вырезал из картона модели различных
зданий, сохраняя при этом все пропорции, рано научился читать, легко разгадывал и
повторял фокусы, – короче, уже в детстве можно говорить о Кювье как о человеке
многогранном. Кроме того, с самых юных лет окружающие отмечали его необъяснимую
способность мгновенно выключаться из одного дела и тут же включаться в другое. Забегая
вперёд, скажу, что на разных столах в разных кабинетах у него лежали разные бумаги и
рукописи, и, если выпадало даже пять свободных минут, он тут же присаживался и безо
всякого разбега, без минутной даже сосредоточенности сразу начинал писать, продолжая
мысль, прерванную много часов, а иногда и дней назад. Он оборудовал приспособление для
письма в своей карете и работал в пути. Кстати, никогда не писал черновиков, всегда набело.
Так вот, этот длинный, веснушчатый, близорукий 18-летний книжник, отучившись
четыре года в академии, становится школьным учителем в доме графа Эри-си и восемь лет
живёт незаметно и, по теперешним понятиям, ужасно скучно в Нормандии, в глухой
провинции – шум моря за окном и крохотный кружок соседей – людей ограниченных и
невежественных, – вот его мир. «Знать их и видеть каждый день – достаточно для того,
чтобы порадоваться всякому бедствию, которое обрушится на них, – с горькой улыбкой
пишет он в письме. – Мне приходится жить среди невежд, от которых я не могу даже
спрятаться. Вместо того чтобы изучать насекомых и растения, я должен забавлять баб
разными глупостями. Говорю – глупостями, потому что в этом обществе нельзя говорить
больше ничего другого… Говорю – баб, потому что большая часть их не заслуживает
другого названия».
И всё-таки он работает, работает «без отдыха и без торопливости», – как писал он
другу. Слуга-негр приносил ему разных животных. Кювье анатомировал их, описывал,
зарисовывал, размышлял так, для себя, не веря в ценность своих трудов, да и трудов ли? Ему
и химия нравилась, и физика. Геология тоже. И когда через восемь лет случайная встреча
открыла его, когда в Париже представлен был он учёным знаменитостям, тогда даже не
понял, что же он сделал. Писал Жоффруа Сент-Илеру: «Рукописи, которые вы просите меня
прислать вам, без сомнения, содержат только то, что уже давно и гораздо лучше установлено