Page 90 - Этюды о ученых

Всемирно признанный учёный, он очень нервничал и волновался на лекциях во время
демонстрации опытов. Всё казалось ему: не получится, конфуз выйдет. Начинал шептать
лаборанту, суетиться. А читал прекрасно. Вовсе не гладко, скорее даже коряво, без пафоса,
но в каждом слове билась мысль. Он то говорил на высоких теноровых нотах, то вдруг
переходил на низкий баритон, то быстро, то тянул, останавливался, искал слово. В речи его
были удивительно ясные, образные неправильности:
– Гораздо реже в природе и ещё в меньшем количестве – оттого и более дорог, труда
больше.
Он мог запросто увлечься, отойти от темы, начать фантазировать и вдруг
спохватывался и, оглядев с улыбкой ряды студентов, говорил виноватым тоном:
– Это я все наговорил лишнее, вы не записывайте…
Студенты не просто любили Дмитрия Ивановича, они боготворили его. Экзамены
сдавать ему было трудно. Когда принимали вдвоём с Бутлеровым, к Бутлерову очередь, а к
Менделееву идти робели. И всё-таки очень любили его. Импонировал его убеждённый
демократизм. Однажды на экзаменах (студенты вызывались по алфавиту) один студент,
подойдя к столу, представился: «Князь В».
– На букву К я экзаменую завтра, – резко сказал Менделеев.
Именно его попросили студенты передать петицию-протест, адресованную
правительству. Менделеев отвёз её министру Делянову, который вернул петицию с
надписью: «По приказанию Министра Народного Просвещения прилагаемая бумага
возвращается Действ. Стат. Сов. профессору Менделееву, так как ни министр и никто из
состоящих на службе Его Императорского Величества лиц не имеет права принимать
подобные бумаги…»
Тогда он ушёл из университета. Последние слова его, произнесённые с кафедры, были:
«Покорнейше прошу не сопровождать моего ухода аплодисментами по множеству
различных причин». Понимал, что аплодисменты эти грозят его молодым слушателям
новыми карами.
Высокий, широкоплечий бородач, с длинными русыми волосами (в нашем
представлении Менделеев почему-то чаще всего седой старик), с ярко-синими глазами,
удивительно подвижный, весь какой-то заметный, с богатейшей мимикой – таким его
описывали современники. Его племянница вспоминает: «Когда он говорил про то, чего не
любил, то морщился, нагибался, охал, пищал, например, в словах «церковники»,
«латынщина», «тенденция…» Профессор Б. П. Вейнберг запомнил его лекции: «Иногда
мысли Дмитрия Ивановича так быстро сменялись одна другою, так бежали одна за другою,
что слово не могло поспеть за ними, – и тогда речь переходила в скороговорку
однообразного, быстрого ритма на средних нотах. А иногда словесное выражение мыслей не
приходило сразу, и Дмитрий Иванович как бы вытягивал из себя отдельные слова, прерывал
их многократными «мм., мм., как сказать» и, произнося их медленно на высоких, тягучих,
почти плачущих нотах, – потом внезапно обрушивался отрывистыми, низкими аккордами,
бившими ухо, как удары молотка. Будь я музыкант, я, думается, мог бы переложить лекцию
Менделеева на музыку…»
Менделеев прожил большую сложную жизнь. Солидный, известный профессор, отец
семейства, влюбился вдруг в девушку, студентку, мучился, плакал, понимал всю
безрассудность этой страсти, приговаривал себя не видеть её, уезжал за границу, усылал её
за тридевять земель, а сам, тоскуя, четыре года писал ей письма и не отправлял, складывал в
ящик, где хранил завещание.
Убегая от самого себя, поплыл в Африку. «По дороге я хотел упасть с палубы парохода
в море», – признался он потом. И вместо Африки примчался к ней в Рим, понял: иначе умрёт.
Менделеев не только великий учёный, но и сильный русский характер. Я часто думаю, какое
удовольствие было бы для большого актёра сыграть Менделеева, и удивляюсь, что до сих
пор нет о нём пьесы или фильма.
Все его интересовало, кроме, пожалуй, политики. Он считал, что заниматься ею не