Page 91 - Этюды о ученых

следует, в революционные преобразования не верил, считал, что всё образуется со временем
само собой. И наверное, прав один из его биографов, почётный академик Н. А. Морозов,
который считал, что общественно-политическую деятельность Менделеева постигнет участь
теологических изысканий Ньютона. «Пройдёт несколько лет, – писал Морозов, – и о них
забудут, тогда как формулированный им периодический закон, хотя бы и с некоторыми
частными изменениями, всегда останется в основе общей химии…»
Но, кроме политики, его интересовало действительно все. Англичанин Г. Джонс
отмечает его «необычайный интерес к науке в целом». Увлекался отнюдь не только химией,
но и изучением природных ресурсов, металлургией, угле– и нефтедобычей, метеорологией,
воздухоплаванием, агрономией, громил спиритизм. С гордостью писал: «Сам удивляюсь,
чего только я не делывал в своей научной жизни». По средам собирал у себя гостей: учёных,
музыкантов, писателей, художников.
Неохотно ездил в гости, редко бывал в театре, но посещал все художественные
выставки, дружил с Репиным, Суриковым, Васнецовым, Крамским, Шишкиным. Говорил
Куинджи:
– Много секретов есть у меня в душе, но не знаю вашего секрета…
Когда гроб с телом Менделеева двигался на Волково кладбище, впереди огромной
процессии несли таблицу Менделеева – символ его бессмертия.

Николай Миклухо-Маклай:
«МОИМ ПУТЕШЕСТВИЯМ Я НЕ ПРЕДВИЖУ КОНЦА…»

Нет ни одного мальчишки, который бы не завидовал Миклухо-Маклаю. Жизнь среди
папуасов, в хижине под сводами тропического леса, на берегу тёплого, ласкового океана – о,
этот волшебный сон детства, который снится всем, и лишь редкие из редчайших обращают
его в явь! Каким счастливцем кажется нам в отроческие годы Николаи Николаевич
Миклухо-Маклай! Став взрослыми, мы узнаем, как тягостна и печальна была судьба этого
человека, но все равно та ранняя сладкая зависть остаётся.
Жизнь Коли Миклухи складывалась из рук вон. Вольнодумство, «бунтарские» речи,
открытые призывы помогать «жертвам произвола», горячие симпатии к Чернышевскому,
даже в Петропавловке успел посидеть – с эдакими характеристиками он недолго проучился
во 2-й Санкт-Петербургской гимназии. Из университета его тоже исключили с «волчьим
билетом» – «без права поступления в другие высшие учебные заведения России…». В 18 лет
он уезжает в Германию и ведёт нищенскую жизнь, экономя на каждом куске хлеба. Денег
нет вовсе, даже пуговицы присылает ему мать из России. Он уже нехорошо покашливает, и
совершенно непонятно, отчего в те годы не сожгла его чахотка. На каникулы домой не едет:
бережёт деньги, собирает медяк к медяку 180 рублей – сумму для него гигантскую – и
посылает их опальному Чернышевскому. В Гейдельберге, Лейпциге и Иене изучает он
философию, историю, потом медицину, но изучает как-то вяло, абы изучать, томится,
хандрит, нервничает, успокаивает себя одинокими прогулками.
В эту пору в мечтательном молодом человеке совершенно невозможно увидеть
будущего Маклая – человека уникального упорства и всепобеждающей воли. Очевидно,
аккуратность, а не способности привлекает к нему внимание Эрнста Геккеля –
замечательного натуралиста и любимого профессора, лекции которого он никогда не
пропускал. Геккель приглашает его принять участие в экспедиции на Канарские острова, и
Николай соглашается не задумываясь: вряд ли можно отыскать 20-летнего студента, который
бы задумался, когда ему предлагают сплавать на Канарские острова.