Page 95 - Этюды о ученых

свечу на кипу рукописей, которые сгорели дотла. Вряд ли какая-нибудь другая собака
нанесла человечеству столь большой ущерб. Ньютон был на грани психического
заболевания, некоторое время не мог работать. Некоторые биографы именно с этим
событием связывают проявления его болезненного самолюбия, властной нетерпимости ко
всем, кто работал в науке в областях, близких к сфере его интересов. Он не мог примириться
с мыслью, что Лейбниц независимо от него пришёл к дифференциальному и интегральному
исчислениям. Он спорит всю жизнь. Спорит с Гуком, с Гюйгенсом, с Флэмстидом. С
желчным раздражением пишет он слова, которые и в наши дни иногда звучат, к сожалению,
справедливо: «…Я убедился, что либо не следует сообщать ничего нового, либо придётся
тратить все силы на защиту своего открытия».
В апреле 1695 года, когда Ньютон был смотрителем лондонского Монетного двора,
необыкновенный гость из России трижды приезжал туда, чтобы познакомиться с техникой
чеканки монет. Окружавшие называли его «десятником», но относились с высоким
уважением. И наверное, они встретились там, в древнем Тауэре, – царь Пётр и Исаак
Ньютон. Как жгуче интересно было бы узнать, о чём говорили два этих великих человека!
Известно только, что, когда Ньютон составлял список адресов, по которым следовало
разослать его «Математические начала», он специально пометил: «6 – царю для него самого
и для главных библиотек Московии».
Даже в конце жизни не изменила Ньютону его гениальная творческая интуиция. Он
подолгу наблюдает за искрами, которые проскакивают между иголкой и натёртым шерстью
янтарём. Он пишет, что они напоминают ему маленькие молнии. Он чувствует, что стоит
перед вратами таинственного, ещё никем не названного огромного мира электричества и
магнетизма. Он уже готов был распахнуть их, но ему не хватило времени. Пройдут годы, и
его соотечественники, Фарадей и Максвелл, подарят человечеству то, что не успел сделать
он.
Ньютон умер в Кенсингтоне, под Лондоном, 31 марта 1727 года. Каменная болезнь
жестоко мучила его, но здесь как будто утихла, он смеялся, беседовал с врачом, читал
газеты. А ночью тихо умер. Угас. Незадолго перед смертью, словно оглядывая свою жизнь,
такую спокойную внешне и такую неистово бурную внутренне, Исаак Ньютон сказал: «Не
знаю, чем я могу казаться миру, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на
морском берегу, развлекающимся тем, что от поры до времени отыскиваю камешек более
цветистый, чем обыкновенно, или красную раковину, в то время как великий океан истины
расстилается передо мною неисследованным».

Пифагор:
«ЧИСЛО ЕСТЬ СУЩНОСТЬ ВСЕХ ВЕЩЕЙ»

Этого крепкого юношу с упрямой шеей и коротким носом настоящего драчуна судьи
одной из первых в истории Олимпиад не хотели допускать к соревнованиям, укоряли
маленьким ростом. Он пробился и победил всех противников. Случись такое каких-нибудь
2530 лет спустя, и газеты всего мира вышли бы с аншлагами: «Никому не известный
Пифагор (Греция) завоевал золотую медаль в кулачных боях». Впрочем, в нынешних
олимпийских программах нет кулачного боя. А тогда не было газет и медалей. А если бы и
были – они не дожили бы до наших дней. Газеты и медали не живут тысячелетия. Только
легенды выживают…
Вся жизнь его – легенда. Даже не легенда, а наслоения многих легенд. Чего только не
рассказывали о нём! Говорили, например, что у него бедро из золота, что он обладает
чудесной способностью одновременно находиться в разных местах. Наверное, среди самых