Page 10 - Бегущая по волнам

увидел стройное парусное судно с корпусом, напоминающим яхту. Его водоизмещение
могло быть около ста пятидесяти тонн. Оно было погружено в сон.
Ни души я не заметил на его палубе, но, подходя ближе, увидел с левого борта
вахтенного матроса. Сидел он на складном стуле и спал, прислонясь к борту.
Я остановился неподалеку. Было пустынно и тихо. Звуки города сливались в один
монотонный неясный шум, подобный шуму отдаленно едущего экипажа; вблизи меня –
плеск воды и тихое поскрипывание каната единственно отмечали тишину. Я продолжал
смотреть на корабль. Его коричневый корпус, белая палуба, высокие мачты, общая
пропорциональность всех частей и изящество основной линии внушали почтение. Это было
судно-джентльмен. Свет дугового фонаря мола ставил его отчетливые очертания на границе
сумерек, в дали которых виднелись черные корпуса и трубы пароходов. Корма корабля
выдавалась над низкой в этом месте набережной, образуя меж двумя канатами и водой внизу
навесный угол.
Мне так понравилось это красивое судно, что я представил его своим. Я мысленно
вошел по его трапу к себе, в (свою) каюту, и я был – так мне представилось – с (той)
девушкой. Не было ничего известно, почему это так, но я некоторое время удерживал
представление.
Я отметил, что воспоминание о той девушке не уходило; оно напоминало всякое другое
воспоминание, удержанное душой, но с верным живым оттенком. Я время от времени
взглядывал на него, как на привлекательную картину. На этот раз оно возникло и отошло
отчетливее, чем всегда. Наконец мысли переменились. Желая узнать название корабля, я
обошел его, став против кормы, и, всмотревшись, прочел полукруг рельефных золотых букв:
БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ.

Глава V

Я вздрогнул, – так стукнула в виски кровь. Вздох – не одного изумления, – большего,
сложнейшего чувства, – задержал во мне биение громко затем заговорившего сердца. Два
раза я перевел дыхание, прежде чем смог еще раз прочесть и понять эти удивительные слова
бросившиеся в мой мозг, как залп стрел. Этот внезапный удар действительности по
возникшим за игрой странным словам был так внезапен, как если человек схвачен сзади. Я
был закружен в мгновенно обессилевших мыслях. Так кружится на затерянном следу пес,
обнюхивая последний отпечаток ноги.
Наконец, настойчиво отведя эти чувства, как отводят рукой упругую, мешающую
смотреть листву, я стал одной ногой на кормовой канат, чтобы ближе нагнуться к надписи.
Она притягивала меня. Я свесился над водой, тронутой отдаленным светом. Надпись
находилась от меня на расстоянии шести-семи футов. Прекрасно была озарена она
скользившим лучом. Слово «Бегущая» лежало в тени, «по» было на границе тени и света, и
заключительное «волнам» сияло так ярко, что заметны были трещины в позолоте.
Убедившись, что имею дело с действительностью, я отошел и сел на чугунный столб
собрать мысли. Они развертывались в такой связи между собой, что требовался более
мощный пресс воли, чем тогда мой, чтобы охватить их все одной, главной мыслью; ее не
было. Я смотрел в тьму, в ее глубокие синие пятна, где мерцали отражения огней рейда. Я
ничего не решал, но знал, что сделаю, и мне это казалось совершенно естественным. Я был
уверен в неопределенном и точен среди неизвестности.
Встав, я подошел к трапу и громко сказал:
– Эй, на корабле!
Вахтенный матрос спал или, быть может, слышал мое обращение, но оставил его без
ответа.
Я не повторил окрика. В этот момент я не чувствовал запрета, обычного, хотя и
незримого, перед самовольным входом в чужое владение. Видя, что часовой неподвижен, я
ступил на трап и очутился на палубе.