Page 9 - Бегущая по волнам

– Конечно, не объяснение. Я делаю простое сопоставление, которое мне кажется
интересным. Согласен, можно объяснить происшествие двойным сознанием Рибо, или
частичным бездействием некоторой доли мозга, подобным уголку сна в нас, бодрствующих
как целое. Так утверждает Бишер. Но сопоставление очевидно. Оно напрашивается само, и,
как ответ ни загадочен, – если допустить, что это – ответ, – скрытый интерес Гарвея дан
таинственными словами, хотя их прикладной смысл утерян. Как ни поглощено внимание
игрока картами, оно связано в центре, но свободно по периферии. Оно там в тени, среди
явлений, скрытых тенью. Слова Стерса: «Что у вас?» могли вызвать разряд из области тени
раньше, чем, соответственно, блеснул центр внимания. Ассоциация с чем бы то ни было
могла быть мгновенной, дав неожиданные слова, подобные трещинам на стекле от
попавшего в него камня. Направление, рисунок, число и длина трещин не могут быть
высчитаны заранее, ни сведены обратным путем к зависимости от сопротивления стекла
камню. Таинственные слова Гарвея есть причудливая трещина бессознательной сферы.
Действительно – так могло быть, но, несмотря на складность психической картины,
которую набросал Филатр, я был странно задет. Я сказал:
– Почему именно слова Стерса вызвали трещину?
– Так чьи же?
Я хотел сказать, что, допуская действие чужой мысли, он самым детским образом
считается с расстоянием, как будто такое действие безрезультатно за пределами четырех
футов стола, разделяющих игроков, но, не желая более затягивать спор, заметил только, что
объяснения этого рода сами нуждаются в объяснениях.
– Конечно, – подтвердил Стере. – Если недостоверно, что мой обычный вопрос извлек
из подсознательной сферы Гарвея представление необычное, то надо все решать снова. А это
недостоверно, следовательно, недостоверно и остальное.
Разговор в таком роде продолжался еще некоторое время, крайне раздражая Дэлию,
которая потребовала, наконец, переменить тему или принять успокоительных капель. Вскоре
после этого я распрощался с хозяевами и ушел; со мной вышел Филатр.
Шагая в ногу, как солдаты, мы обогнули в молчании несколько углов и вышли на
площадь. Филатр пригласил зайти в кафе. Это было так странно для моего состояния, что я
согласился. Мы заняли стол у эстрады и потребовали вина. На эстраде сменялись певицы и
танцовщицы. Филатр стал снова развивать тему о трещине на стекле, затем перешел к
случаю с натуралистом Вайторном, который, сидя в саду, услышал разговор пчел. Я слушал
довольно внимательно.
Стук упавшего стула и чье-то требование за спиной слились в эту минуту с
настойчивым тактом танца. Я запомнил этот момент потому, что начал испытывать
сильнейшее желание немедленно удалиться. Оно было непроизвольно. Не могло быть ничего
хуже такого состояния, ничего томительнее и тревожнее среди веселой музыки и яркого
света. Еще не вставая, я заглянул в себя, пытаясь найти причину и спрашивая, не утомлен ли
я Филатром. Однако было желание сидеть – именно с ним – в этом кафе, которое мне
понравилось. Но я уже не мог оставаться. Должен заметить, что я повиновался своему
странному чувству с досадой, обычной при всякой несвоевременной помехе. Я взглянул на
часы, сказал, что разболелась голова, и ушел, оставив доктора допивать вино.
Выйдя на тротуар, я остановился в недоумении, как останавливается человек, стараясь
угадать нужную ему дверь, и, подумав, отправился в гавань, куда неизменно попадал
вообще, если гулял бесцельно. Я решил теперь, что ушел из кафе по причине простой
нервности, но больше не жалел уже, что ушел.
«Бегущая по волнам»… Никогда еще я не размышлял так упорно о причуде сознания,
имеющей относительный смысл, – смысл шелеста за спиной, по звуку которого невозможно
угадать, какая шелестит ткань. Легкий ночной ветер, сомнительно умеряя духоту, кружил
среди белого света электрических фонарей тополевый белый пух. В гавани его намело по
угольной пыли у каменных столбов и стен так много, что казалось, что север смешался с
югом в фантастической и знойной зиме. Я шел между двух молов, когда за вторым от меня