Page 95 - Бегущая по волнам

которое она хранила как память о карнавале в честь Фрези Грант, «Бегущей по волнам», и о
той встрече в театре, когда я невольно обидел своего друга. Однажды начались
воспоминания и продолжались, с перерывами, целый день, за завтраком, обедом, прогулкой,
между завтраком и обедом и между работой и прогулкой. Говоря о насущном, каждый
продолжал думать о сценах в Гель-Гью и на «Нырке», который, кстати сказать, разбился год
назад в рифах, причем спаслись все. Как только отчетливо набегало прошлое, оно ясно
вставало и требовало обсуждения, и мы немедленно принимались переживать тот или другой
случай, с жалостью, что он не может снова повториться – теперь – без неясного своего
будущего. Было ли это предчувствием, что вечером воспоминания оживут, или тем
спокойным прибоем, который напоминает человеку, достигшему берега, о бездонных
пространствах, когда он еще не знал, какой берег скрыт за молчанием горизонта, – сказать
может лишь нелюбовь к своей жизни, равнодушное психическое исследование. И вот мы
заговорили о Биче Сениэль, которую я любил.
– Вот эти глаза видели Фрези Грант, – сказала Дэзи, прикладывая пальцы к моим векам.
– Вот эта рука пожимала ее руку. – Она прикоснулась к моей руке. – Там, во рту, есть язык,
который с ней говорил. Да, я знаю, это кружит голову, если вдумаешься (туда) , – но потом
делается серьезно, важно, и хочется ходить так, чтобы не просыпаться. И это не перейдет ни
в кого: оно только в тебе!
Стемнело; сад скрылся и стоял там, в темном одиночестве, так близко от нас. Мы
сидели перед домом, когда свет окна озарил Дика, нашего мажордома, человека на все руки.
За ним шел, всматриваясь и улыбаясь, высокий человек в дорожном костюме. Его
загоревшее, неясно знакомое лицо попало в свет, и он сказал:
– «Бегущая по волнам»!
– Филатр! – вскричал я, подскакивая и вставая. – Я знал, что встреча должна быть! Я
вас потерял из вида после трех месяцев переписки, когда вы уехали, как мне говорили, – не
то в Салер, не то в Дибль. Я сам провел два года в разъездах. Как вы нас разыскали?
Мы вошли в дом, и Филатр рассказал нам свою историю. Дэзи сначала была молчалива
и вопросительна, но, начав улыбаться, быстро отошла, принявшись, по своему обыкновению,
досказывать за Филатра, если он останавливался. При этом она обращалась ко мне, поясняя
очень рассудительно и почти всегда невпопад, как то или это происходило, – верный
признак, что она слушает очень внимательно.
Оказалось, что Филатр был назначен в колонию прокаженных, миль двести от Леге,
вверх по течению Тавассы, куда и отправился с женой вскоре после моего отъезда в Европу.
Мы разминулись на несколько дней всего.
– След найден, – сказал Филатр, – я говорю о том, что должно вас заинтересовать
больше, чем «Мария Целеста», о которой рассказывали вы на «Нырке». Это…
– «Бегущая по волнам»! – быстро подстегнула его плавную речь Дэзи и, вспыхнув от
верности своей догадки, уселась в спокойной позе, имеющей внушить всем: «Мне только это
и было нужно сказать, а затем я молчу».
– Вы правы. Я упомянул «Марию Целесту». Дорогой Гарвей, мы плыли на паровом
катере в залив; я и два служащих биологической станции из Оро, с целью охоты. Ночь
застала нас в скалистом рукаве, по правую сторону острова Капароль, и мы быстро прошли
это место, чтобы остановиться у леса, где утром матросы должны были запасти дрова. При
повороте катер стал пробиваться среди слоя плавучего древесного хлама. В том месте были
сотни небольших островков, и маневры катера по извивам свободной воды привели нас к
спокойному круглому заливу, стесненному высоко раскинувшимся лиственным навесом.
Опасаясь сбиться с пути, то есть, вернее, удлинить его неведомым блужданием по этому
лабиринту, шкипер ввел катер в стрелу воды между огромных камней, где мы и провели
ночь. Я спал не в каюте, а на палубе и проснулся рано, хотя уже рассвело.
Не сон увидел я, осмотрев замкнутый круг залива, а действительное парусное судно,
стоявшее в двух кабельтовых от меня, почти у самых деревьев, бывших выше его мачт.
Второй корабль, опрокинутый, отражался на глубине. Встряхнутый так, как если бы меня,