Page 185 - Белый пароход

Переступив порог, увидел Раймалы-ага старейшин рода, сидящих тесным полукругом, и среди
них чуть сбоку — брата Абдильхана. Тот мрачен был. Глаза не поднимал, как будто прятал что во
взоре.
— Мир вам! — приветствовал Раймалы-ага сородичей. — Уж не случилась ли беда?
— Тебя мы ждем, — промолвил самый главный.
— Если меня, то здесь я, — ответил Раймалы-ага, — и собираюсь место выбрать, чтоб сесть в
кругу.
— Постой! Остановись в дверях! И на колени встань! — услышал он приказ.
— Что это значит? Ведь я пока хозяин этой юрты.
— Нет, ты не хозяин! Не может быть хозяином старик, сдвинувшийся с ума!
— О чем же речь?
— О том, что дашь отныне клятву нигде и никогда не петь, не шляться по пирам и напрочь
выкинуть из головы ту девку, с которой ты сегодня песни пел срамные, забыв о пегой бороде
своей бесстыжей, забыв о чести нашей и своей. Так поклянись! Чтоб на глаза ты больше ей не
попадался!
— Напрасно тратите слова. Я послезавтра на ярмарке с ней буду петь при всем народе.
Тут крик поднялся:
— Да он же нас позором покрывает!
— Пока не поздно, откажись!
— Да он рехнулся!
— Да он и впрямь свихнулся!
— А ну-ка тише! Помолчите! — навел порядок главный судия. — Итак, Раймалы, ты все
сказал?
— Я все сказал.
— Вы слышите, потомки рода Баракбая, что соплеменник наш, сей нечестивый Раймалы,
сказал?
— Мы слышали.
— Тогда послушайте, что я скажу. Вначале я тебе скажу, несчастный Раймалы. Всю жизнь в
бедности однолошадной, в гуляниях провел ты, пел на пирах, домброй бренчал, шутом-
маскаропосом был. Ты жизнь свою употребил для развлечений других. Тебе прощали мы твое
беспутство, в те времена ты молод был. Теперь ты стар, и ты смешон теперь. Тебя мы презираем.
Пора о смерти бы подумать, о смирении. А ты же на забаву и на злословие чужим аулам с той
девкой спутался, как вертопрах последний, попрал обычаи, законы и не желаешь покориться
нашему совету, так что ж, пусть покарает тебя бог, сам на себя пеняй. Теперь второе слово.
Встань, Абдильхан, ты брат его единокров-ный, от одного отца и матери одной, и ты опора наша
и надежда. Тебя мы волостным хотели бы видеть от имени всех баракбаев. Но брат твой
рехнулся вконец, он сам не разумеет, что творит, и может стать помехой в этом деле. А потому
ты вправе поступить с ним так, чтобы умалишенный Раймалы нас не позорил бы на людях, чтобы
никто не смел бы плюнуть нам в глаза и на посмешище поднять не смел бы баракбаев!
— Никто мне не пророк и не судья, — заговорил Раймалы-ага, опережая Абдильхана. — Мне
жалко вас, сидящих здесь и не сидящих, вы в заблуждении темном, вы судите о том, что
недоступно решать на общем сборе. Не ведаете вы, где истина, где счастье в этом мире. Да разве
же постыдно петь, когда поется, да разве же любить постыдно, когда любовь приходит,
ниспосланная богом на веку? Ведь самая большая радость на земле — влюбленным радоваться
людям. Но коли вы меня считаете безумным лишь потому, что я пою и от любви, пришедшей
неурочно, не уклоняюсь, радуюсь ей, то я уйду от вас. Уйду, свет клином не сошелся. Сейчас же