Page 182 - Белый пароход

преклонении давнем спеть песни, сочиненные в твоем присутствии, и еще, пусть бог простит мне
эту дерзость, с тобой, великий мастер, в искусстве состязаться я мечтала, пусть если даже буду
побеждена. О Раймалы-ага, об этом дне мечтала, как иной о свадьбе. Но я была мала, а ты —
таким великим, таким любимым всеми, настолько славой и почетом окружен, немудрено, меня,
девчонку малую, заметить ты не мог в народе, не мог ты отличить в том многолюдье на пирах. А
я же, упиваясь песнями твоими, сгорая от стыда, я втайне грезила тобой и женщиной хотела
стать скорее, чтобы прийти к тебе и объявить-ся смело. И клятву я дала себе познать искусство
слова, познать природу музыки так глубоко и научиться петь, как ты, учитель мой, чтобы прийти
к тебе, не уклоняясь и не страшась взыскующего взора, чтобы привет сказать, в любви
признаться и бросить вызов свой, нисколько не таясь. И вот я здесь. Я вся здесь на виду и на
суду. Пока росла я, пока я женщиной предстать спешила без опозданья, так время медленно
тянулось, и наконец-то нынешней весной все девятнадцать мне исполнились. А ты, Раймалы-ага,
в моем девичьем мире все такой же и все тот же, лишь поседел немного. Но это не помеха, чтобы
любить тебя, как можно не любить других, совсем не поседевших. И вот я здесь. Теперь позволь
сказать мне решительно и ясно, меня отвергнуть как девицу волен ты, но как певицу — не
смеешь отвергать, поскольку я пришла с тобою состязаться в красноречии… Тебе бросаю вызов,
мастер, слово за тобой!»
— Но кто же ты? Откуда ты? — воскликнул Раймалы-ага и с места встал.Как звать тебя?
— Мое имя Бегимай.
— Бегимай? Так где же ты была до этого? Откуда ты явилась, Бегимай? — невольно вырвалось
из уст Раймалы-аги, и голову склонил он омраченно.
— Ведь я сказала, Раймалы-ага. Мала была я, я росла.
— Все понимаю, — ответил он на то. — Не понимаю лишь одно — судьбы своей не понимаю!
Зачем угодно было ей тебя взрастить такой прекрасной к закату лет моих предзимних? Зачем?
Чтобы сказать, что все, что было прежде, не то все было, что я напрасно жил на свете, не ведая,
что будет мне как воздаяние от неба отрадное мучение узнать, услышать, лицезреть тебя? К чему
судьба немилость проявляет столь жестоко?
— Напрасно сетуешь так горько, Раймалы-ага, — сказала Бегимай. — Уж если то судьба в
моем лице явилась — во мне не сомневайся, Раймалы-ага. Ничто не будет мне дороже, чем знать,
что радость я могу тебе доставить девичьей лаской, песней и любовью беззаветной. Во мне не
сомневай-ся, Раймалы-ага. Но если ты сомненья одолеть не сможешь, уж если ты закроешь предо
мной дверь к себе, то и тогда, любя тебя безмерно, почту за честь особую с тобою состязаться в
мастерстве, готовая принять любые испытанья.
— О чем ты говоришь! Что испытанье словом, Бегимай! Что стоит состязанье в мастерстве,
когда есть испытанья пострашнее — любви, не совместимой с тем порядком, в котором мы живем.
Нет, Бегимай, не обещаю я соревноваться в красноречии с тобой. Не потому, что сил не хватит,
не потому, что слово умерло во мне, не потому, что голос потускнел. Я лишь могу тобою
восхищаться, Бегимай. Я лишь могу любить тебя себе на горе, Бегимай, и лишь в любви с тобою
состязаться, Бегимай.
С этими словами Раймалы-ага взял домбру, настроил ее на новый лад и запел новую песню,
запел как в былые дни — то как ветер, чуть слышный в траве, то как гроза, грохочущая
раскатами в бело-голубом небе. С тех пор и осталась та песня на земле. Песня «Бегимай».
«…Если ты пришла издалека, чтоб испить воды из родника, я как ветер встречный добегу и к
ногам твоим упаду, Бегимай. Если же сегодня день наипоследний мне судьбой начертан на роду,
то сегодня не умру я, Бегимай, и вовеки не умру я, Бегимай, оживу и снова буду жить, Бегимай,
чтобы не остаться без тебя, Бегимай, без тебя, как без очей, Бегимай…»