Page 191 - Белый пароход

люди, мы ничего плохого не сделаем. Мы только похороним человека и сразу вернемся… А? Что?
Ну как же так! Ну, приезжайте, приезжайте, сами убедитесь! У нас тут есть старик наш,
фронтовиком был, воевал. Объясните ему.
Длинный Эдильбай вышел из караульного помещения растроенный, но сказал, что лейтенант
приедет и все решит на месте. За ним подошел часовой и сказал то же самое. Часовой теперь
чувствовал облегчение, поскольку начальник караула сам должен был решить вопрос. Он теперь
спокойно шагал взад-вперед у полосатой перекладины.
Было уже три часа. А они еще не добрались до Ана-Бейита, хотя и осталось не так далеко.
Едигей вернулся к часовому.
— Сынок, долго ли ждать твоего начальника? — спросил он.
— Да нет. Сейчас примчится. Он на машине. Тут минут десять — пятнадцать ходу.
— Ну ладно, подождем. А давно эту колючую проволоку установили?
— Да порядочно. Мы ее ставили. Я тут служу уже год. Выходит, полгода уже, как оцепили
вокруг.
— То-то и оно. Я ведь тоже не знал, что тут такая заграда. Из-за этого вот и получилось.
Вроде я теперь виноватый, потому что я затеял сюда везти на погребение. Тут у нас кладбище
старинное — Ана-Бейит. А Казангап покойный был очень хорошим человеком. Тридцать лет
вместе проработали на разъезде. Хотелось как лучше.
Солдат, видимо, проникся сочувствием к Буранному Едигею.
— Слушай, папаша, — сказал он деловито. — Вот приедет начальник караула лейтенант
Тансыкбаев, вы ему скажите все как есть. Что он, не человек? Пусть доложится выше. А там
вдруг и разрешат.
— Спасибо на добром слове. А иначе как же нам? Как ты сказал — Тансыкбаев? Фамилия
лейтенанта Тансыкбаев?
— Да, Тансыкбаев. Он у нас тут недавно. А что? Знакомый? Из ваших он. Может, свояк какой
будет?
— Да нет, что ты, — усмехнулся Едигей. — Тансыкбаевых у нас, как у вас Ивановых. Просто
припомнился один человек с такой фамилией.
Тут зазвонил телефон на посту, и часовой поспешил туда. Едигей остался один. Вздыбились
опять брови. И, хмуро оглядываясь вокруг, посматривая, не покажется ли машина на дороге за
шлагбаумом, Буранный Едигей покачал головой. «А вдруг это сын того, кречетоглазого? —
подумал он и сам же себя обругал мысленно. — Еще что! Втемяшится же в голову! Сколько их, с
такой фамилией. Не должно, не может быть. С тем Тансыкбаевым сквитались ведь потом сполна…
Все-таки есть правда на земле! Есть! И как бы то ни было, всегда будет правда…»
Он отошел в сторону, достал носовой платок и протер им тщательно свои ордена, медали и
ударнические значки на груди, чтобы они блестели и чтобы их сразу видно было лейтенанту
Тансыкбаеву.
XII
А с тем кречетоглазым Тансыкбаевым дело обстояло так.
В 1956 году в конце весны был большой митинг в кумбельском депо, всех тогда созвали, со
всех станций и разъездов съехались тогда путейцы. Оставались на местах только те, кто стоял в
тот день на линии. Сколько всяких собраний промелькнуло на веку Буранного Едигея, но тот
митинг не забывался никогда.
Собрались в паровозоремонтном цехе. Народу было полным-полно, иные аж наверх залезли,
под самую крышу, на консолях сидели. Но самое главное — какие речи были! Про Берию
выяснилось все до дна. Заклеймили проклятого палача, никаких сожалений не было! Крепко
выступали, до самого вечера, деповские рабочие сами лезли на трибуну, и ни один человек не